Кристоф Хайн - Смерть Хорна. Аккомпаниатор

— Простите за беспокойство, — сказал Даллов, — но дело неотложное. Распишись вот здесь, Сильвия, это и в твоих интересах.

Он подал ей листок и ручку. Она долго читала короткую фразу. Затем безучастно взяла ручку и спокойно сказала:

— Вижу, дело для тебя и впрямь неотложное.

Она собралась было расписаться, но передумала и вернула листок Даллову.

— Извини, но сначала это должен завизировать Рёсслер.

— А он согласен, — поспешил заверить Даллов, стараясь говорить так же холодно.

Сильвия кивнула.

— Возможно. Но пусть все же завизирует. Порядок есть порядок.

Она все еще протягивала руку. Он не знал, что возразить, поэтому вышел из аудитории, так и не взяв листок. У самой двери он мельком заметил ее улыбку. Он постарался закрыть дверь как можно тише, но та громко хлопнула, и это его разозлило.

Спустившись с каменной лестницы, он увидел множество объявлений, развешенных по стенам, обшитым деревянными панелями. Он подошел к правому углу, где висели объявления исторического факультета. Прочитал списки семинарских групп, фамилии студентов ничего ему не говорили. В свое время он вел семинары у старшекурсников, которые теперь уже кончили университет, разбежались кто куда или остались на кафедрах ассистентами, вроде Сильвии. Университетская библиотека оповещала о невозвращенных и разыскиваемых книгах. Он вспомнил, что две из названных книг у него дома, но, поскольку фамилия виновника не называлась, решил их не возвращать. Для женатых студентов и для семей с детьми имелись путевки. Он пробежал глазами темы нового года партучебы, и они показались ему до странности знакомыми, у него возникло чувство, будто все это он уже слышал раньше, в прежние времена. Здесь же предлагали свои услуги домохозяйки, готовые чисто и недорого перепечатать курсовую или дипломную работу. Затем шла россыпь разноцветных, иногда нарочито броско оформленных записок, в которых студенты искали жилье или предлагали обмен. Предлагаемые квартиры описывались весьма подробно, указывались самые невероятные достоинства. Даллов усмехнулся. Неподалеку он нашел объявленьице, сделанное Сильвией, — это был список литературы для семинарских занятий. Он с интересом прочитал список — все те же книги, которые из года в год рекомендуют, читают, пересказывают, обсуждают, вроде катехизиса. Причем, подумал он, разговор наверняка идет вокруг одних и тех же мест, даже одних и тех же слов.

Его развеселила мысль о том, что теперь одни и те же ответы на вопросы приходится талдычить Сильвии, красавице Сильвии, которая на семинарах не сводила с него своих лучистых глаз, умоляя вызывать ее только в тех случаях, когда оба они, Даллов и Сильвия, были абсолютно уверены, что ответ будет правильным.

— Бог помочь, крошка, — сказал он громко усеянной листочками бумаги стене. Вскоре он вышел из здания университета на улицу.

Дойдя до конца квартала, он свернул на Бетховенштрассе и взглянул на часы. Десять минут третьего. Шульце уже ждет, подумал он и засомневался, стоит ли вообще идти туда. Ему нечего было сказать этому человеку, от которого в свою очередь он ничего не хотел услышать, идиотский получится разговор, такой же никчемный, как с Рёсслером. Тем не менее он зашагал дальше по Бетховенштрассе мимо районного суда, городской, районной и окружной прокуратуры к Музею Димитрова. Дойдя до Харкортштрассе, он почувствовал, что вспотел. Расстегнув пальто, он вытащил из-под воротника шарф. Зимнее солнце и снег слепили глаза, он прищурился. Справа от него находилось здание окружного суда, где его ждал Шульце. Прохожих на тротуаре не было. На другой стороне площади остановились два автобуса, из которых выходили туристы, направлявшиеся в Музей Димитрова. Когда Даллов подошел к окружному суду, внезапно рядом с ним выросли двое мужчин. Один из них окликнул его по фамилии и протянул руку. Его зовут Шульце, это он говорил с Далловом по телефону, а другой — его коллега Мюллер. Он рад, что Даллов все-таки пришел. Даллов кивнул, но ничего не сказал. Они прошли в здание суда. Шульце заглянул в вахтерку, получил ключ. Потом пригласил Даллова подняться наверх. На обоих мужчинах были мятые костюмы из дешевого сукна. Пальто у них не было, и Даллов с недоумением спросил себя, откуда же они взялись. Они внезапно окликнули его на улице, он совершенно не заметил, как они подошли.

Он остановился, когда мужчины задержались возле одной из дверей. Шульце сунул ключ в замок, открыл дверь и пропустил Даллова вперед.

Это был обычный кабинет — письменный стол, кресла, журнальный столик, на стене портреты высших политических руководителей, шкафчик поменьше и большой шкаф с отделением для папок и вешалкой. Однако что-то Даллова смущало, хотя он толком не мог сообразить, что именно. Он остановился посреди кабинета, озираясь по сторонам, и сел лишь после приглашения. Потом он снова встал, чтобы снять пальто, которое положил на столик. Один из мужчин взял пальто и повесил его в шкаф. Затем оба с улыбкой уставились на Даллова, что показалось ему довольно-таки глупым.

— Итак, Шульце и Мюллер, — сказал он с сомнением в голосе, стараясь сохранять хладнокровие и выдержку.

Мужчины рассмеялись и подтвердили, что фамилии он назвал верно.

— Курить здесь можно? — спросил Даллов и, не дожидаясь ответа, зажег сигарету. Шульце подошел к шкафу, открыл его, достал пепельницу. Даллову удалось при этом заглянуть в шкаф. Тот оказался практически пустым, если не считать красной стеклянной пепельницы, которая теперь стояла на столе, да еще нескольких белых чашек, пишущей машинки и кофеварки. Увидев закрытую в шкафу пишущую машинку и на удивление пустые для служебного кабинета ящики для бумаг, он отметил про себя, что обстановка тут вообще слишком скупая, и только тогда сообразил, что именно смущало его в этом кабинете. Нигде никаких следов человека — ни бумажки на столе, ни цветочка на окне, ни забытой вещицы. Какой-нибудь папки и той не увидишь. Кабинет, в котором никто не работает и который никому не принадлежит. Вероятно, и этим обоим тоже, подумал Даллов. От его внимания не ускользнуло, что Шульце на миг задумался, где здесь может быть пепельница.

— Очень рады, что вы пришли, — начал беседу Шульце после того, как все уселись. — Мы хотим вам помочь.

Даллов почувствовал в руках дрожь. Не хватает еще, чтобы свело пальцы. Перед глазами поплыли красные вращающиеся круги. Он быстро закрыл глаза. Прошел двадцать один месяц с тех пор, как он в последний раз слышал эти слова; ему почудилось, что тогда они были сказаны с точно такой же дружелюбной настойчивостью. Тогда следователь вот так же наклонился к нему на допросе, чтобы сказать, что он лишь хочет помочь.