Владимир Максимов - Живая душа

По радио передавали новости.

– Тайфун «Вилма» приближается к берегам Кубы. Скорость ветра в его эпицентре более двухсот восьмидесяти километров в час… Венесуэла объявила, что обладает самыми большими запасами «чёрного золота». В связи с этим цены на Нью-Йоркской фондовой бирже снова поползли вверх… На Багамских островах разбился прогулочный гидроплан. Все пассажиры погибли. Любительская киносъёмка зафиксировала, что при падении самолёта в море на его борту вначале произошёл взрыв…

«Что же это такое происходит? России, что, на карте мира уже нет?! На хрена мне по российскому радио слушать и знать всю эту белибердень! Произносимую модной теперь у дикторов безэмоциональной скороговорочкой… Ну наконец-то, что-то из родных вотчин…»

– …Сегодня 19 октября. Очередная годовщина Пушкинского лицея… По народному календарю в этот день говорилось: «Пришёл Денис – потянул день вниз…»

Кто такой Денис, почему он потянул день вниз, как он связал с 19 октября – я не знал, а дикторы объяснить не удосужились. А, скорее всего, и сами этого не ведали. Но сам факт всё более суживаемого ночью дня был, конечно же, несомненен и неоспорим. Да и немудрено. Ведь и Покров уже минул…

В Покров, четыре дня назад, я и приехал на дачу.

Округа вся была бела от выпавшего ночью снега. И идти по нему было приятно. «Я по первому снегу бреду. В сердце ландыши вспыхнувших сил…» Всё именно так и было, как в есенинском стихе. Дышалось глубоко, легко и, казалось, что я смогу горы свернуть… А мои чёрные, рифленые, отпечатки следов на траве и на досках крыльца хотелось тут же забелить. Так они не гармонировали с этой умиротворённой белизной…

«Да, дни действительно становятся всё невнятнее, всё короче. Надо быстрее работать. Теперь так рано темнеет…» Последние два предложения из письма Хемингуэя, написанного им незадолго до самоубийственной кончины… Может быть сумерек жизни, беспомощной старости и испугался этот человек, проповедующий в своих произведениях «трагический стоицизм», когда перед лицом судьбы, несущей страдание и смерть, человек обязан сохранять мужество и достоинство. «Человек не для того рождён, чтобы терпеть поражения». Это тоже его. Из повести «Старик и море». Однако житейское море, море жизни, сумело всё-таки проглотить «старину Хэма»… За эту повесть Хемингуэй, всегда старающийся жить так же, как его герои, получил Нобелевскую премию. Высшую премию в области литературы. Или, во всяком случае, самую крупную до сих пор в денежном выражении… Случилось это более пятидесяти лет назад, уже в прошлом веке. А точнее – в 1954 году, через пять лет после награждения такой же премией «заклятого друга» писателя Уильяма Фолкнера за его странноватый роман «Шум и ярость».

Незримое соперничество между этими американскими писателями, принадлежавшими, по словам Гертруды Стайн, к так называемому «потерянному поколению», на чью долю выпала ошеломившая всех Первая мировая война, продолжалось почти всю жизнь…

У американцев принято включать значительные имена и события в некие обоймы: «Большая четвёрка», «Большая пятёрка»… Была такая пятёрка и среди литературных сверстников Уильяма и Эрнеста, причём возникла она из ответа Фолкнера на вопрос репортёра, попросившего его назвать пятерых ведущих писателей Америки.

Фолкнер, не колеблясь, назвал: Томаса Вулфа, Уильяма Фолкнера, Джона Дос Пассоса, Эрнеста Хемингуэя и Джона Стейнбека, причём из излишней скромности поставил себя на второе место…

Впоследствии из этой пятёрки осталось только два громких имени – Фолкнер и Хемингуэй, хотя их творческий стиль, стиль их жизни выстраивался, почти перпендикулярные прямые.

Хемингуэй – выходец Среднего Запада. Его дед в гражданскую войну между «демократическим» Севером и «консервативным», рабовладельческим Югом сражался на стороне северян.

Хемингуэй – один из немногих американских писателей, так мало живший в Америке. Начиная с восемнадцати лет он – воюет, живёт, пишет – в основном в Европе…

Фолкнер, напротив, очень редко покидает свой южный штат Миссисипи, который, по его словам, на карте Америки «размером не больше почтовой марки»…

Однако есть много такого, что роднит этих молодых людей, особенно в начале их карьеры. Оба они в 1918 году добровольцами уходят на фронт. Эрнесту Миллеру Хемингуэю в то время не было и девятнадцати. Уильям был старше на два года. На этом сходство в данной ситуации заканчивается…

Хемингуэй уезжает в Италию, к одному из мест боевых действий. Уильям, особо не рвущийся на фронт, числится в составе английских воздушных сил. Фолкнеру попросту очень нравилось щеголять в военной форме…

И вновь, уже после войны, их жизненные векторы сближаются.

Оба не получают университетского образования, считая лучшим учителем для пишущего человека жизнь. Правда, после «возвращения с фронта», как демобилизованный, Фолкнер был принят в Миссисипский университет. Однако вскоре он перестал посещать лекции. Хемингуэй же даже не пытался поступить в университет, работал после войны в Париже корреспондентом канадской газеты «Стар». Впоследствии об этом времени он напишет чудесную, на мой взгляд, одну из лучших своих книг «Праздник, который всегда с тобой»…

Чтобы наверстать упущенное, оба упорно занимаются самообразованием, называя своими литературными учителями практически одних и тех же писателей. Шекспира, Толстого, Достоевского… Считая последнего «величайшим писателем». Тем не менее их творческие векторы расходятся в разные стороны всё больше и больше…

Если в произведениях Хемингуэя есть пронзительная горечь и неожиданная простота, то у Фолкнера – это сложная композиционная связь, переплетение взаимообъединяющих линий и как итог – прянные по теме и стилю романы. Более того, Хемингуэю, чтобы написать что-то правдиво, нужно было испытать это прежде всего «на собственной шкуре». Может быть, именно поэтому он всю жизнь доказывал, что можно в некоторых, казалось бы, безвыходных ситуациях «изнасиловать судьбу», поступая вопреки её желаниям, наперекор ей. Он был ранен на войне. Постоянно рисковал на охоте и в море, при ловле «большой рыбы». Он всё время будто бы лез на рожон, испытывая в различных ситуациях крепость и несгибаемость воли. И перенося потом пережитое в свои произведения. Наделяя героев книг той же страстью и силой, которые были присущи ему.

Что касается Фолкнера, то все его персонажи «сотканы из продуктов человеческого духа». Он, как и Джойс, считал, что для того, чтобы правдиво описать футбольный матч, ему не обязательно самому в нём участвовать…

И вновь, уже в зрелые годы, писатели как будто сближаются. Например, оба они полагают, что страх – это величайший порок.