Эмили Фридлунд - История волков

Она резко обернулась:

– А это хорошая идея! Правда? Позавтракать! – Затем добавила: – И Линда с нами! – Подошла ко мне и слегка приобняла, прижавшись, так что я почувствовала на плече ее остренький подбородок. Миниатюрная Патра, на целый дюйм ниже меня, – кожа да кости, холодные и влажные под ее тонкой футболкой. Она отпрянула и чмокнула Лео сзади в шею.

– Лео Большой, – сказала она, привстав на цыпочки. Я заметила, что в ней клокочет энергия, которую она с трудом сдерживала. Все ее движения были исполнены некоей нервной, преувеличенной страсти, словно она силилась что-то унять в себе, затолкать обратно. Она торопливо ополоснула лопатку, которой Лео перемешивал тесто для блинов, вымыла плошку, в которой он приготовил тесто, бумажным полотенцем смахнула крошки со стойки, потом вдруг схватила яйцо из картонной коробки и рассеянно сдавила его так, что оно лопнуло в ее руке.

– Что я наделала! – воскликнула она, подняв перемазанную липким белком ладонь. При этом она натужно рассмеялась. – Какая же я растяпа! – И она принялась яростно вытирать руку кухонным полотенцем, сначала ладонь, потом палец за пальцем. – Так, я умираю с голоду! Где эти ваши блины?

Я принесла Патре стакан молока и, когда Лео ушел проведать Пола, выложила две горки блинков на наши с ней тарелки. Лео вернулся через несколько секунд. Глядя на Патру, он улыбался – да так заразительно, что у нее невольно уголки рта тоже разъехались в улыбке, – и объявил:

– Маленький король требует принести порцию ему в постель!

И он снова отвернулся, прихватив тарелку с блинками и стакан молока.

На полпути он обернулся:

– Я сам, Патра. Сиди и ешь.

Она плюхнулась обратно на стул.

Ни слова не говоря, она оторвала пальцами кусок блина и сунула себе в рот. Я последовала ее примеру. Я зверски проголодалась, а блинки были теплые и мягкие и немного клейкие в середине, где тесто не до конца пропеклось. Эти блинки можно было глотать, не жуя, набить ими полный рот и чуть ли не пить их, как кисель. Я отдирала куски от целых блинков и запихивала себе в рот, а когда подумала, что не смогу остановиться, никогда не наемся досыта, взглянула на Патру и заметила, что она перестала есть. Ее рот был полураскрыт и куски непрожеванного блина застряли у нее между зубов, а на нижней губе выступила белая пена. Она сидела неподвижно, раздув щеки, секунд десять или двадцать, а потом наконец зажмурилась, медленно подвигала челюстью и с усилием проглотила большой блин целиком. Я прямо-таки видела, как он проскользнул ей в глотку.

– Патра? – проговорила я, и где-то глубоко внутри шевельнулся комок страха.

Потом меня спрашивали, как себя чувствовал Пол в тот момент.

А я помню, как подумала, что Патра подавилась и сейчас задохнется. И еще я подумала: а может ли такая безобидная и мягкая штука, как свежий блин, передавить трахею? Возможна ли такая случайность?

– Ух, – выдохнула Патра. Поднялась из-за стола и пошла к кушетке. Она подтянула свои костистые коленки под футболку и положила голову на подушку. – С меня хватит! – прошептала она.

Который час? Было или очень рано, или очень поздно, и, взглянув на рассыпанные по всему столу крошки и на горку оставшихся блинов, я вдруг поняла, как устала – я была как выжатый лимон. Я скомкала салфетку в шарик, допила молоко из стакана, потом обошла комнату, выключая все лампы, которые зажег Лео. Я нашла одеяло, которое Патра несколько минут назад аккуратно сложила, и, взмахнув им, накрыла ее, скрючившуюся на кушетке, а сама присела на краешек у нее в ногах.

Музыка все еще звучала.

Я ничего не сказала Патре. Мы молча смотрели в окно. Хижина моих родителей на том берегу теперь погрузилась во тьму. Но ночное небо все еще было подернуто заревом. Наверное, сейчас вышла полная луна, подумала я, а может, наконец наступает настоящий рассвет. На берегу отцовское каноэ поблескивало, как выброшенная на камни рыбина.

– Так вы видели, как я подплыла? – спросила я. Мне захотелось снова услышать ее рассказ.

– Да, Линда.

– Вы когда-нибудь плавали в каноэ?

– Угу. Один раз. Но я не такая, как ты. Я городской житель, понимаешь?

– Знаю.

Она поглядела на меня из-под одеяла.

– В летнем лагере. Меня запихнули в каноэ, и у меня была только одна мысль: сейчас я выпаду из лодки в воду. И чем больше я об этом думала, тем больше боялась, что в конце концов я переверну лодку, потому что я очень живо себе это представила. Так и случилось: плюх!

– Все бы так думали.

Она медленно выдохнула.

– Мне нужно научиться лучше контролировать свои мысли.

– Все рано или поздно переворачивают лодку.

– Неужели? Лео о таком не стал бы думать.

– О чем?

– О худшем. О том, что может произойти самое худшее.

Я ничего не сказала.

– Он хороший отец.

– Вы так считаете?

– И Пол. Мой Пол очень хороший.

– Это правда.

Похоже, ее обрадовали мои слова. Она приподняла одеяло, приглашая меня залезть под него. Я легла рядом с ней, и она набросила на меня одеяло.

– Хочешь, я расскажу, как Пол родился? – спросила она, обернув одеялом мои ноги.

Об этом я никогда раньше не думала. Я всегда думала о Поле как о сформировавшемся ребенке, как о четырехлетнем пришельце с другой планеты. Я никогда не представляла себе его младенцем, существом, которому когда-то было несколько часов от роду, красным влажным комочком плоти, выходящем из чрева Патры.

– Я кое-что тебе расскажу, Линда. – Мне ужасно захотелось услышать ее рассказ. – После того как я забеременела Полом, я долгое время плохо себя чувствовала. Меня преследовало убеждение, что я обречена, что если со мной может произойти что-то плохое, то оно произойдет обязательно. И мне было очень плохо. А Лео все повторял: ты боишься, вот и все. Ты боишься! Да, я боялась! Все беспокоилась, что я совершила большую ошибку.

– Вы только окончили колледж?

– Мои однокашники записывались в Корпус мира, поступали в аспирантуру.

– Ничего удивительного, что вы так нервничали.

– Дело не в том, что я боялась. Просто я реально чувствовала себя плохо во время беременности. Вот такие у меня были осложнения. Лео продолжал убеждать меня меньше нервничать, читал мне свои книги, но все было одно к одному. Плод был недоразвит, начались преждевременные схватки. В общем, сплошные неприятности. Беда на беде бедой погоняет. А потом, во время родов, я буквально почувствовала, как мое сердце остановилось. Я собственными ушами слышала, как оно стучит: тум-тум, тум-тум, тум-тум. – Тут она похлопала меня по ноге. – А потом – полная тишина. И вот тут-то меня посетила слабенькая мысль, что я не имею права бояться, что Бог просто этого не допустит. Бог просто не позволит моему сердцу остановиться, понимаешь?