Эмили Фридлунд - История волков

– Главное, не бойся их! – предупредила она меня. – Не грызи ногти, как сейчас, не опускай глаза, не позволяй им ловить тебя на слове. Представляй, что ты паришь или плывешь или что-то в этом роде. Как рыба. Ты же любишь ловить рыбу? Но не как дохлая рыба! Ты плыви! Как плаваешь в воде. Представь себе этот образ – плывущей в воде рыбы. И запомни: судят не тебя!

Да я и не боялась. И мне не надо было представлять себя плывущим против течения судаком, случайно попавшим на крючок. Я с нетерпением ждала этого суда.

Наступил август. В воздухе повисла дымка, все вокруг наполнилось пепельным ароматом. Лесные пожары особенно бушевали на озерах севернее нас, и воздух на вкус был горелым, хотя самая близкая к нам полоса огня была милях в пятидесяти.

– Висели на волосок от беды, – говорили люди, но к тому времени, к концу лета, вся листва на осинах и березах уже сморщилась и пожелтела от зноя. Розовые герани на оконных ящиках в здании окружного суда в Уайтвуде завяли и скрючились, а трава вдоль центральной аллеи высохла и торчала коричневыми полосками. Трава вся покоричневела, кроме квадрата изумрудного газончика, лежащего перед мраморными ступенями, словно крошечный дорогой ковер. Целыми неделями солнце жарило нещадно, но лето шло к финалу, и на горизонте замаячил сентябрь, и уже полетели первые стаи гусей, и все только и говорили о том, какой же великолепный был сезон, и как нам всем повезло, и как же здорово жить на севере, в лесу, в этом благословенном краю.

– Какой же чудный сегодня день! – услышала я, когда мы с мамой друг за дружкой поднимались по мраморным ступенькам здания суда.

– Просто десять баллов! – отозвался другой голос, хотя градусник показывал все девяносто [36] По Фаренгейту: +32°C. .

Войдя в зал судебных заседаний, я то и дело слышала обрывки таких же разговоров о погоде. Я заметила, как помощник окружного прокурора обмакнула кончик пальца в стакан с водой и провела им по губам во время беседы с каким-то мужчиной, который деловито закатывал рукав рубашки, складка за складкой. Я видел, как они оценивающе оглядели меня, в моем платьишке из секонд-хенда, одновременно притворившись, будто даже нас не заметили. Когда я свирепо взглянула на них, оба скроили дурацкие улыбки, взглянули на часы и скрестили ноги. Рядом со мной сидела мама, изнывала от жары и вяло обмахивалась ладонью. А папа решил не ходить. Он сослался на возникшее у него опасение, что переменившийся ветер приблизит к нам лесной пожар, и я, хоть и надеялась на его поддержку, прекрасно понимала, что лучше его ни о чем не просить и не высказывать сомнений по поводу его решения. Кто-то распахнул окно в конце зала, и по рядам побежал ветерок, но этого ветерка было явно недостаточно, чтобы сбить духоту. Один раз мама положила мне влажную ладонь на руку.

– О боже! О боже! – шепнула она, и я проследила ее взгляд.

В зал гуськом вошли Лео и Патра. Когда они проходили мимо меня, я заметила, как отросли у Патры волосы. Они больше не закручивались в завитки вокруг ушей, а лежали обработанными укладочным гелем прядями у нее на плечах. На ней был светло-голубой кардиган, и у нее уже, хотя ей еще только предстояло давать показания, под мышками темнели полумесяцы от пота.

Я думала, что она взглянет на меня и подаст какой-то сигнал. Помашет издалека, или поприветствует, или просто кивнет. А если бы ей это не удалось, думаю, я бы ее поняла. Будь я на ее месте, я бы посмотрела в мою сторону и сообщила бы каким-то жестом: мол, я тебя вижу. Но всякий раз, когда я смотрела на нее, она отводила глаза в сторону. Она что-то шептала Лео на ухо или изучала браслет на своем запястье. Она отпила из бутылки на столе. Одно колено нервно подрагивало под ее черной шелковой юбкой, но лицо было абсолютно спокойно – таким безмятежным я его никогда не видела.

Давая показания, Патра в основном смотрела вниз и сидела ровно, сложив руки на коленях. Когда ее адвокат начала задавать ей вопросы о ее детстве, она отвечала короткими четкими фразами. Спина прямая. Когда к ней обращался окружной прокурор, она давала такие же четкие – и очень спокойные – ответы, как будто она, вместе с другими сидящими в зале, до начала заседания обсуждала погоду, но, в отличие от других, с нотками чуть более заметного сожаления, а может быть, даже слегка снисходительно. И как я выяснила из бесед с помощницей окружного прокурора до начала процесса, прокурор хотел, чтоб она вызвала у присяжных антипатию из-за своего беспечного легкомыслия, инфантилизма и мужа-профессора. Он намекнул, что именно эти факторы объясняли вопиющее сочетание снобизма и бездушия в характере Патры.

– Говорите громче! – попросил прокурор, когда Патра поднесла к носу бумажную салфетку, чтобы высморкаться, а та ответила – то ли с испугом, то ли с вызовом:

– Но я еще ничего не сказала!

Так оно все и происходило. Прокурор просил ее уточнить то или иное заявление или говорить громче, и Патра повторяла сказанное тихим, задыхающимся голосом. Она ни разу не произнесла ни моего имени, ни имени Пола. Она все повторяла: «няня». И еще: «Мой сын, которого я люблю». Когда она бормотала свои тихие ответы, я представляла себе, какая бы из Патры вышла учительница и как она редактировала рукописи Лео, аккуратно проверяя каждое слово и делая исправления красной ручкой. Ее правильно выстроенные фразы словно были взяты из учебника английской грамматики. И я слышала каждое аккуратное исправление, которое она делала на ходу: «Мой сын, кого… которого я так сильно люблю, сказал, что чувствует себя лучше… Я была… мы были очень обрадованы, мы почувствовали невероятное облегчение. Мы были на седьмом… были очень счастливы». Она давала показания, выпрямив спину, и по мере допроса ее спина становилась все прямее, отчего ее шея, казалось, тоже удлинялась. Очень скоро синяя ткань у нее под мышками совсем почернела.

– Я все пытаюсь понять, мизис Гарднер… – Окружной прокурор прижал ладонь к своей груди, так что его галстук чуть приподнялся и сморщился под подбородком. – Вы утверждаете, что не заметили ничего тревожного? Или что вы заметили, но не прибегли ни к какому лечению? Тут либо одно, либо другое. Прошу вас, помогите мне разобраться.

Я видела, как нервно сглотнула Патра.

– Он получал… лечение.

– Отлично, ваш муж вчера это разъяснил. Мы все ценим молитву. Мы здесь не собираемся устраивать суд ни над какой религией. Но я прошу вас прояснить нам кое-что. В то утро, когда вы были в Дулуте, то есть утром двадцатого июня, разве вы не сказали своему мужу, что вы идете с Полом в магазин за… как сказано в протоколе… продуктами для пикника? А на самом деле вы позвонили педиатру, к которому вы обращались за несколько месяцев до этого… доктор…