Эмили Фридлунд - История волков

– Поехали! – крикнула я в надежде растормошить его, чтобы он наконец взбодрился. До Природоохранного центра путь был не близкий, и всю дорогу я рассказывала ему про волков, приводя статистику, вспоминая интересные факты о волчьих повадках и образе жизни. Мне хотелось удивить его чучелом волчицы в вестибюле центра. Хотелось, чтобы его поразили желтые клыки, торчащие из-под синей губы, и вишнево-красные капли крови, нарисованные на ее когтях. Я вспомнила, как сама ребенком впервые увидела это чучело и как меня тогда охватило чувство даже большее, чем любовь: я прямо-таки испытала звериный голод, голод, голод!

Но Пола волчица совсем не заинтересовала. Он смотрел на чучело несколько секунд и только пожал плечами. После одиннадцатимильной поездки на велосипеде малыш равнодушно сказал:

– Она же не настоящая.

В центре больше все его ему понравились головоломки-пазлы. Он нашел одну на полке в углу – точно такая же у него была дома. Это было идиллическое изображение зимнего леса: снежная сова сидела, нахохлившись, на черной ветке, округлив глаза без век, похожие на две черные чашки. Пол заранее знал, как собрать этот пазл, и вместо того, чтобы разглядывать чучела волчицы и лисиц, вместо того, чтобы трогать резинового ската или совать руку в деревянный ящик и гадать, что там лежит, он сидел, скрестив ноги, на полу в углу зала и складывал тот самый пазл, который раз сто собирал дома. Чтобы убить время, я бродила по центру, читала про отвар, который можно сделать из сосновых иголок, наблюдала за золотыми рыбками в аквариуме. В конце концов, когда больше делать было нечего, я села на корточки рядом с Полом, который держал похожий на ломтик швейцарского сыра желтый фрагмент совиного лица.

Сначала меня ужасно рассердило, что он не обратил на меня ни малейшего внимания – даже не повернул голову ко мне, не спросил, куда я ходила. Он просто машинально подполз поближе, прижался всем телом и прилег мне на колени. И ни на мгновение не оторвался от своего пазла. Он умостился на мне, положив свою ногу на мою, так что мне в конечном счете пришлось полностью усесться на пол. Он просто подсознательно счел, что раз я рядом, значит, мне интересно его занятие. Он всегда так считал. Не вставая с моих колен, он сильно нагнулся вперед, чтобы дотянуться до пазла. А за окнами целые горы тополиного пуха перекатывались вдоль дороги.

В первый момент я почувствовала раздражение, а потом оно ушло. Я ощущала ребрами, как с каждым вздохом расширяется его грудка под нейлоновой курточкой, ощущала сквозь джинсы тепло его попки. Он со знанием дела один за другим клал кусочки головоломки на нужные места, иногда тыкаясь в меня головкой в ожидании похвалы. Закончив складывать пазл, он смешал картинку, чтобы снова ее собирать.

– Хватит! – бросила я. Хотя явно не это хотела сказать. Зал в лучах предзакатного солнца уже подернулся золотом. На самом деле я хотела сказать: «Пора. Нам пора идти!»

Вот тогда он зевнул, и его затылок больно уперся мне в выемку между ключицами, отчего у меня перехватило дыхание. И в этом его движении было нечто, что заставило меня сразу пожалеть о моем желании уйти. Во мне возникло некое ощущение особого дара судьбы, рожденное прикосновением ко мне его маленького тела, его близости и тепла, отчего мне захотелось побыть здесь с ним еще немного.

А потом мы стояли у выхода, я застегнула молнию на его курточке, а Пег подарила ему трех мармеладных мишек. И я спросила его, провоцируя на ответ, который понравился бы Пег:

– Ну что, интересно тебе тут было?

Он энергично кивнул, так что его плечи поднялись:

– Классный был пазл!

Давая показания в суде, Патра рассказала, что ее детство прошло в пригороде Милуоки, и она была почти на десять лет моложе самого младшего из пяти детей в их семье, и с самого рождения ее всегда окружали взрослые. Ее отец работал инженером, а мать, которая сидела дома с детьми, после рождения Патры вернулась в колледж и писала диссертацию по социологии городского населения. Она брала с собой маленькую Патру на все консультации с научным руководителем и на полевые исследования в подростковом центре в Ваукеша. Когда Патра училась в средней школе, ее мать уже имела постоянную должность преподавателя, отец умер от рака толстой кишки, а братья и сестры давно уже имели своих детей. Патра окончила школу на год раньше положенного и поступила в Чикагский университет, где на первом курсе познакомилась с доктором Леонардом Гарднером. Сразу же после получения диплома они с Гарднером поженились. Он купил для них старый особняк в колониальном стиле в Оук-Парке – с котами, огородиком, качелями и беседкой во дворе.

Вскоре после рождения Пола Патра стала водить его в музыкальную школу для грудничков, потом в спортивную секцию для малышей. В трехлетнем возрасте она отдала его в детский сад – один из лучших в городе. Каждый день она возила его на занятия в школе Монтессори – в своей речи на суде Патра особо это подчеркнула, – хотя ей не слишком нравилось водить машину и она бы предпочла, чтобы мальчик больше времени проводил дома с ней. Еще Патра призналась, когда окружной прокурор на нее поднажал, что однажды в феврале учительница Пола выразила озабоченность его здоровьем, и она тайком от Лео повезла его на прием к подруге матери – педиатру-эндокринологу. Окружной прокурор продемонстрировал записи из истории болезни, из которых следовало, что педиатр назначила Полу обследования, на которые Патра так его и не записала. Патра стала объяснять, что это произошло только потому, что Полу после посещения врача явно стало лучше и она списала все свои опасения – как и свое решение показать сына врачу – на чрезмерную тревогу по поводу естественных колебаний в состоянии растущего детского организма. Она, по ее словам, сама себя накрутила и постепенно утеряла способность к объективной оценке происходящего. Вот тогда-то она и согласилась с предложением Лео переехать в марте на какое-то время в их новый летний домик на озере.

– Чтобы расширить свое психическое пространство, – сказала Патра. – Чтобы сменить обстановку.

Во время процесса я также узнала, что в тот день, когда я пошла в Лус-Ривер покупать тайленол, пока я шла пешком в город и обратно, Лео решил за лучшее «снова сменить обстановку». Он надел на уже потерявшего сознание Пола штанишки, засунул его ножки в ботинки, насовал в его рюкзачок пазлы и паровозики, влажные салфетки и крекеры в виде зверушек и книжку-раскраску, которую купил для сына в Дулуте. Он причесал Пола, и, когда я днем вернулась в коттедж с пузырьком таблеток, они уже собрались выходить. Я застала их в кухне. Патра вышла первая – скользнув мимо меня с белым, напряженным лицом. Потом Лео с Полом на руках. Лео аккуратно, боком, обошел кухонный островок так, словно нес вязанку дров или миниатюрную невесту. Покрасневшие глаза Лео оглядели меня, потом переключились на другие препятствия. Стол. Дверь.