Николя Барро - Париж — всегда хорошая идея

Розали бесшумно набрала в грудь воздуха и устремила на Роберта укоризненный взгляд. Ее губы беззвучно произнесли слово «идиот», и он изобразил на лице виноватое выражение, как бы прося прощения за то, что переключил телефон на беззвучные звонки, вместо того чтобы вообще его выключить. Она поняла, что он не может достать телефон из кармана, не подняв при этом шума.

По счастью, мысль о том, что какие-то люди могли додуматься до того, чтобы спрятаться под чудесной кроватью Макса Марше работы мастера Гранжа, была для Элен-Мари Бонье настолько невообразима, что не пришла ей в голову.

Она протопала в сторону столика, на котором стояла ночная лампа, поворочала ее и несколько раз щелкнула выключателем.

— Чертова электрика! Хорошо, что я с вечера зашла присмотреть за порядком, — буркнула она, когда жужжание наконец стихло. — По всему дому горит свет, на полу валяются коробки, кругом полный хаос! — Неодобрительно покачав головой, она выключила лампу. — Ну и голова у этого садовника! Даже свет не догадался выключить.

Она нагнулась за коробкой со снимками и письмами, и на какой-то ужасный миг Розали показалось, что вот сейчас экономка обнаружит, где они прячутся.

Она затаила дыхание.

Но у мадам Бонье нашлись дела поважнее. Надо было наводить порядок. Экономка сходила в чулан за стремянкой, взяла с пола коробку и кряхтя поставила на место. На платяной шкаф.

Когда она скрылась в ванной и принялась посыпать раковину чистящим порошком, Розали и Роберт оба, как по команде, выскочили из-под кровати и, сняв обувь, бесшумно сбежали по лестнице вниз.

— Одну секунду! Моя сумка осталась в библиотеке, — шепотом сказал Роберт, когда Розали хотела направиться к выходу.

— Bon, уходим через сад.

Воровато ступая, они вошли в библиотеку и, прокравшись мимо книжных шкафов и диванов, отодвинули стеклянную дверь, а затем снова задвинули ее снаружи.

Когда они убегали через сад, словно Бонни и Клайд после удачного грабежа, и наконец скрылись за стеной гортензий, на Розали напал неудержимый смех.

— Чертова электрика! — воскликнула она весело и, задыхаясь от смеха, оперлась о старую черешню у стены, окружавшей сад.

Роберт согнулся пополам и стоял упершись руками в колени, пока, не выдержав, тоже не расхохотался, стараясь при этом, как и она, не подавать голос.

А затем — Розали впоследствии даже не могла вспомнить, как это получилось, — он поцеловал ее. В этот вечер она записала в голубой книжке:

Самое худшее в этот день:

У Роберта зажужжал его чертов мобильник, когда мадам Бонье стояла рядом с кроватью, под которой мы спрятались. Я чуть не напустила в штаны от волнения. Что было бы, если бы она нас обнаружила!

Самое лучшее в этот день:

Вечерний поцелуй под черешневым деревом, после которого мы оба не сразу смогли опомниться.

— Простите, но я не мог удержаться, — сказал Роберт.

А я, чувствуя, что сердце у меня так и подпрыгнуло и сделало сальто с переворотом назад, сказала:

— Ничего, это, конечно, от пережитого волнения. — И даже посмеялась, как будто поцелуй — это так, ничего не значит.

В машине по дороге домой у нас только и разговоров было, что о сделанном открытии. Мы все гадали, что бы это могло означать. И я все говорила и говорила, чтобы заглушить сердце, так громко оно билось. Тут Роберт сделал какое-то дурацкое замечание, и мы оба замолчали. Наступило неловкое молчание, даже как-то неприятно. Торопливо попрощались у гостиницы. Уже без поцелуев. Я чувствую облегчение, но и немножко разочарована.

Когда я вернулась домой, Рене еще не спал. Он ничего не заметил, да ничего такого и не случилось. Ну, допустила промашку. C’est tout! [48] Здесь: только и всего! (фр.)

Но что-то случилось.

И под этим Роберт подразумевал не те удивительные события, которые начали происходить с тех пор, как неделю тому назад в витрине на улице дю-Драгон он сделал неожиданное открытие. Открытие, которое, как выяснилось в дальнейшем, внесло в его жизнь много сумятицы, выбив его из колеи так, что истинная цель этой поездки (навести ясность в отношении своего будущего в профессиональном и личном плане) отступила куда-то на задний план.

Он имел в виду другое. Этот внезапный, неожиданный, совершенно необдуманный поцелуй среди зачарованного сада в Ле-Везине не шел у него теперь из головы.

Направляясь ранним утром по Парижской улице в музей д’Орсэ, чтобы посмотреть импрессионистов, он все время думал только об этом, и на него, как волны на одном пейзаже Сорольи [49] Хоакин Соролья-и-Бастида (1863–1923) — испанский художник-импрессионист. , накатывали картины прошедшего дня. Снова и снова перед ним возникал образ хохочущей до беспамятства Розали в голубом приталенном летнем платье, с разрумянившимися щеками, под простертыми над нею ветвями раскидистого черешневого дерева. В воздухе пахло лавандой, и над садом опустились сумерки, так что кусты и деревья едва виднелись на фоне неба, как тени. Волосы Розали вольно рассыпались по плечам, и так же вольно рассыпался ее чудный смех. На один пьянящий миг, затерянный во времени, женщина с чудным смехом стала для Роберта самым желанным созданием на земле.

От неожиданности она не стала ему противиться. Он поймал ее врасплох, и она ответила на его страстный поцелуй, который пронизал его тело тысячью частиц света и был сладок, как дикая земляника.

Он невольно облизал губы и на секунду стиснул их, словно для того, чтобы вернуть вкус этого поцелуя, который сейчас представлялся ему чем-то нереальным, как будто ему это только приснилось. Но то был не сон. Это происходило наяву, а потом вдруг все кончилось неудачей.

Крепко стиснув в карманах кулаки, он хмуро шагал по узенькой улочке.

Не стоит себя обманывать — ей это было скорее неприятно. Когда миновал тот миг, он почувствовал, как она смущенно от него отодвинулась. «Это, конечно, от пережитого волнения», — сказала она и засмеялась, как будто ничего не случилось.

Его поцелуй не вызвал у нее восторга, и она из любезности замяла неловкость, чтобы он не выглядел в собственных глазах полным идиотом.

Он тяжело вздохнул. Хотя, с другой стороны… Когда они, замерев в тишине, как гусеница в коконе, лежали там под кроватью… Разве не мелькнула тогда в ее взгляде внезапная симпатия? Разве не возникло неожиданное ощущение близости, которое на минуту заставило его забыть про жесткий паркет и страх, что их обнаружат?

Неужели все это он себе только навоображал? Или виною тому была необыкновенность момента? Он уже ничего не понимал!

Он знал только одно: что вечно готов был так лежать под кроватью. Но затем дал о себе знать его мобильный телефон, и его тихая вибрация произвела впечатление иерихонской трубы. Они чуть было не попались.