Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– Как в море, кидают на счастье, чтобы непременно вернуться. Здесь две стороны одной медали, и обе они блестящие. Тело – это одна сторона женщины, ум – твоя другая сторона, ты переворачиваешь её, когда мне надоедает, а скорее я тебе. Сидя за столом, лёжа на диване, на другом конце суши, каждый оборот даёт мне новую картинку. Ты – моя золотая монета с дырочкой, носи, чтобы я не потерял тебя, всякий раз, когда ты будешь трогать её, я буду чувствовать твои прикосновения, я буду всегда слышать твоё сердце, оно томно кричит моему что-то очень нежное, надеюсь, они не обсуждают бытовые проблемы или политику. Они пьяны и буянят от счастья, они сходят с ума, они безобразничают.

Раньше, когда она теребила эту цепь воспоминаний на шее, ей было приятно, теперь – больно: «Так или иначе, вещи дарят не только от чистого сердца, но ещё – чтобы крепче нас привязать». Кому машину, кому квартиру, ей достался изящный золотой ошейник.

Рвать её она не стала, просто разомкнула замочек, и та золотой струйкой стекла в её холодную ладошку. Зажала её и снова вернулась к экрану, где девушка уже делилась с трубкой своими переживаниями:

– Мы же словно дворовые собаки, сильнее привязываемся к тем, кто нас недолюбливает. Так и живём, пока в один жуткий день не обнаружим, что привязаны за поводок к столбу.

Когда твоя баба с тобой в контрах, она становится милой с другими мужиками и нарочито громко смеётся. Я никогда не слышал, что Алиса может так громко смеяться. Уже пожалев, что позвал её на презентацию новой книги, я продолжал пить, как будто ничего не произошло, про себя рассуждая:

«Ведёшь себя как с… как с… которая кроме казни в постели ни хрена не понимает. Но я же не боксёр, мутузить свою душу, твоё тело до полной ненависти не моё предназначение, только нервы надо мной смеются, мне на них не сыграть». Я почему-то вспомнил, как бросил музыкальную школу во втором классе, нашу любовь можно было охарактеризовать как сольфеджио, в котором я ограничивался непониманием, а ты, словно препод противный, это чувствуешь и пользуешься так прилежно, так расточительно. Что в результате я так и не научился играть на своём любимом фортепиано.

Я как маньяк к маньяку к жизни обращаюсь, сколько можно терпеть это безобразие, ни любовеньки завалящей, ни дружбища, некому в душу отложить, некому помочиться в жилетку, есть работа, я стою крепко на ногах, на Евразии, но этого мало, стоит только ей отвернуться, безумной моей Алисе, как время безвозвратно уходит, и я начинаю искать что-то более настоящее.

Да, женщины всегда были очаровательны своей непредсказуемостью. Встретившись, полюбив, разведя детей, после долгих уговоров ты однажды переезжаешь в другое её полушарие и твой внутренний мир переворачивается, если раньше ты видел его лицо, то теперь зад. А она будет подливать масла в пожар твоего сердца, топить в грязи, даже если ты будешь подыхать от ран, вставит в глаза линзы равнодушия, сядет поудобнее и будет наслаждаться. Всегда приятно наблюдать, как мужчина работает, зарабатывает деньги, покупает машины, снимает квартиры, строит дом, приглашает на свидание в кино, в кафе, дарит цветы, золото, предлагает руку, потом сердце, забирает руку, оставляет сердце. В лучшем случае всё заканчивается сексом.

– А в худшем? – услышал мой бред бармен.

– А в худшем ему не дадут. Проблема мужчины в том, что он слишком много думает о женщине как об источнике наслаждений, вместо того чтобы подумать о ней как о предмете искусства.

Характер у Алисы действительно был своеобразный: вечером она с ним разводилась, чтобы ночью почувствовать себя невестой и провести первую брачную ночь, а утром вновь выскочить за него замуж.

Утром я дышал перегаром в трубку за рабочим столом:

– Мне абсолютно все авторы каждый день говорят: «Почему моих книг нет там-то?» Да потому что невозможно каждую неделю им звонить и говорить, что такая-то книга у вас закончилась. Они закажут ещё три штуки и окрысятся. У части магазинов ограниченные возможности по размещению ассортимента, другая часть не платит, как салон филфака, например, я уже лет десять с ними мучаюсь. Как с Украиной и газом. Дайте нам по рублю, иначе не заплатим за прошлые годы. Периодически пишу в Хабаровск, Владик, Красноярск – не отвечают или пишут «спасибо, не надо», то ли всё у них хорошо и так, то ли наоборот. Это пятнадцать лет назад ничего не было на полках, а сейчас у всех склады трещат. Мне, конечно, и хотелось бы продавать больше, но не настолько сильно, чтобы я начал раздавать книги налево-направо сомнительным покупателям. В деньги никто не хочет, всем дай сейчас, заплачу когда продам. Сколько их таких слиняло на моей памяти. Кроме того, – переложил я трубку в другую руку, – книги, набирающие популярность, через некоторое время выходят у контрафактчиков. Найти и доказать – практически невозможно. Фирма «Крах» на Сочинском проспекте возьмёт пачку и всю жизнь ею торгует – на прилавке честные книги, продают подделку, но только своим проверенным. Как в девяностые были бандитской конторой, так и сейчас ничего не изменилось.

Мне кажется, что ты спешишь жить, суперпопулярность не может появиться за девять месяцев продаж. Символичное число. Конечно, хочется получать хорошие бабосы и писать нетленные шедевры. Только порядок в жизни всегда обратный, как говорится: «Утром деньги – вечером стулья». А настоящий шедевр ещё впереди. Выпущенные книги хороши по-своему, но бронебойного хита ещё нет. Вот вы говорите, что я плохо продаю, а я могу сказать: Может, писать надо лучше? Только не обижайтесь, просто стараюсь быть объективным.

– Хорошо, хорошо.

– Жду с нетерпением, – облегчённо повесил я трубку, продолжая смотреть моё любимое кино-окно.

– Ты с кем так дипломатично? – не заметил я, что Томас сидел за моей спиной и листал свой планшет.

– Да так. Есть там одна писательница. Чай, кофе? – вспомнил я о гостеприимстве. Да и у самого в горле пересохло.

– Лучше чай.

– Не люблю, когда мне начинают указывать, как вести бизнес, я вам не советую, как писать книги, – заказал я Кате два чая.

– Несостоявшиеся бизнесмены частенько становятся писателями, – усмехнулся Томас.

– А несостоявшиеся писатели? – снова оглянулся я на улицу и увидел себя в отражении стекла в окне.

– Это последняя грань, дальше никаких метаморфоз.

– А ты, Томас, хотел бы быть бизнесменом?

– Человеком, который просрал свою жизнь на поиски самой крупной бумажки? Нет. Хорошо пишет?

– Только не смотри на меня такой завистливой пластикой. Пишет.

– Да, нет. Мне пока не до этого. Мне тоже пишут. Романы.

– Тебе?

– Да.

– Не может быть.

– Интересно?

Я промолчал хмельной головой.