Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– Окуни её в ванну с шампанским.

Не всё было так уж идеально между нами. Нестыковки случались. Как у тех пилотируемых кораблей, что пахали космические поля. Я стал замечать, что стоило только Алисе проявить свою нелюбовь, как тут же она отражалась на других людях, моею нелюбовью, если не сказать больше – моим равнодушием к ним. Я смотрел на них, как на фотографии, как на далёкие страны, на дорогие монеты, на заслуженные медали, они входили в мою жизнь, выходили, я чувствовал себя то коридором, то квартирой без удобств, то этим самым удобством, здороваться они любили меньше, чем прощаться, их становилось всё больше: друзей, родственников прохожих, все что-то хотели от меня, может быть, даже меня, они искали какой-то любви. Любви к ненависти, ко лжи, к равнодушию, любви к любви, иногда они разговаривали, но каждый на своём языке, и если их языки были хоть немного похожи, они становились друзьями или подругами, а если это были шершавые языки, то – любовниками. Людей становилось всё больше, но виделись они всё реже, входили и выходили, люди всегда норовили войти ко мне в душу, особенно если не удалось выйти в люди.

В такие моменты я сидел в рабочем кабинете, абсолютно отстранённым от работы, будто Алиса отстранила меня от дела, от Кати и её кофе. Я сидел в творческом поиске и писал бездарные стихи, как влюблённый школьник, те самые стихи, которые никто никогда не прочтёт:

Нарисовал солнце, пробившееся сквозь большую женскую грудь в виде облака, которой никогда не было у Алисы, и представил как ухожу к Кате с её третьим размером. Ухожу от моего солнца. Перечитал всё ещё раз, потом смял в корзину вместе с бюстом и светилом. В кабинете действительно потемнело. Мистика. Над городом нависла туча, не решаясь по тихому отлить в какой-нибудь подворотне. Телефон вздрогнул смс-кой:

– Сердце твоё – морозильная камера. Кого там только нет: от замороженных рыбок и куриц, до готовых ко всему полуфабрикатов.

– Слава богу – оттаяла, – обрадовался я про себя и поставил мысли на разморозку:

– Я голоден. Я очень хочу съесть тебя.

– Я ещё не готова.

– Ты звонила?

– Нет, скучала. Что делаешь?

– Разговариваю с ладонью, – держал я трубку рядом с ухом.

– Смешно. Вообще, я не очень похожа на ладонь. – Алиса сидела в библиотеке и листала литературу для диссертации. Говорила она в полголоса, чтобы не нарушить покой других книгочеев.

– В каждом пальце по чувству, – остановил я машину на обочине и выбился из покорного стада. Никто из табуна даже не поднял голову, чтобы не терять лошадиные силы. Я даже был горд собой, что мог остановиться, когда хотел… когда любил. «Только остановившись можно понять, туда ли ты двигаешься», – осенило меня. – Большой – это любовь. Указательный – это?

– Это дверь.

– Чувство «Дверь», особенное чувство.

– Чувство «Вон!», – прыснула Алиса и зажала рот рукой.

– Да уж, за тобою не заржавеет. Средний? – убавил я музыку в салоне. – Тебе удобно говорить, я ни черта не слышу.

– Да, я в библиотеке сижу. Кресло удобное. Средний – тоже дверь. В более жёсткой форме.

– Можно расчувствоваться от такого, – закурил я и приоткрыл окно.

– Не спеши, ещё есть безымянный.

– Game over, – озвучил я.

– Да, замуж надо выйти так, чтобы никогда не посещало желание развестись, – посмотрела Алиса на блестящий камешек в оправе золотых брачных обязанностей.

– Остался мизинец, – стряхнул пепел я на суету.

– Мизинец – это вещь на все случаи жизни. Удобная ковырялка, пробовалка, чистилка. Заменяет все остальные чувства: обаяние, осязание, зрение и вкус, – в доказательство убрала Алиса из уголка глаза невидимую усталость.

– Моя ладонь не такая чувствительная, я бы даже сказал, грубая, – посмотрел я на свою конечность.

– Это от частых разговоров по телефону.

– Вот и разговариваю с ней, чтобы меня кто-то в чём-то убедил, испортил настроение, украл время, признался в любви, ненависти, в дружбе, поздравил с днём рождения, вспомнил, что ты его родственник, друг, брат, сын, жена, позвал в кино, в бар, в запой, к станку, настоял, чтобы ты за него порадовался, то есть настоял на невозможном, ошибся номером. Всё чаще разговариваю с рукой, о чём она никогда не напишет.

– Разговорчивая. Жаль, что остальные части тела у тебя не так разговорчивы, – продолжила Алиса листать книгу одного из мастодонтов отечественной испанистики.

– А ты пробовала? Тебе же приятнее с котом разговаривать. Знаешь, как я завидую? Комок шерсти, запаха и ласки на твоих коленях, ты вымещаешь всю свою нежность, в то время как другой комок шерсти, запаха и ласки на диване напротив – это я, и я знаю, почему ты меня не гладишь. Я умею говорить, любить, любить самого себя, ходить по месту и сам за собой убирать дерьмо, ходить на работу, сам умею грустить, радоваться, мыться, болеть, лечиться, быть сознательным и разумным.

– Ты к коту приревновал вчера, что ли? Ты же сам мне его подарил, – загнула она уголок книги, потом вспомнила, что в библиотеке, выпрямила как смогла и, заложив листком бумаги, стала листать дальше.

– Да нет. Я хотел просто сказать, что нет нежности к тому, что не имеет никакой бесполезности.

– Как всё сложно. Правда, у меня ещё сложнее. Вот я смотрю в книгу, и вижу только кусок большого пальца в объятиях указательного и среднего.

– Фиговое дерево?

– Ага, полный инжир.

– Моё сгорело, – посмотрел я на пенёк, который остался от кроны и намеренно уронил окурок на асфальт.

– Когда ты уже бросишь курить?

– У тебя бывает такое? Смотришь на человека как на стенку, и хочется поменять обои.

Томас оглянулся на зелёные обои за его спиной.

– На какой цвет? – успел он обидеться, но едва опустил глаза, тут же улыбнулся: – Или ты про мой свитер?

– Ага, тоже зелёный, сливаешься с горизонтом.

– На самом деле всё зависит от человека.

– От его формы или от содержания?

– Кожа, тело, волосы – это же всё красивая упаковка, в которой нам впаривают душу. Кто-то клюёт на это, я тоже когда-то клевал, теперь нет, хотя, возможно, звучит всё это цинично, но мне важнее гораздо, что там внутри. Хотелось бы войти туда, где чисто и тепло.

– Как ты так чувствуешь женщин?

– Чтобы почувствовать женщину, её надо открыть, как ты это например делаешь, чтобы услышать запах духов.

– Нажать?