Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Сейчас ни один мальчик или девочка не смогут мне объяснить, что такое субботник. А в старые времена это мог сделать каждый. Не только объяснить, но и поработать на субботнике. Субботник нельзя потрогать руками, нельзя купить в магазине. Субботник — это не болезнь, вроде «свинки», и не название песни. Субботник — это даже и не праздник. Но это такой день, когда люди идут на работу в праздничный день, они работают просто так, не берут за работу денег и делают что-нибудь полезное для своего города или для своего дома.

Вот и в нашем доме люди в начале мая и в начале ноября ходили на субботник. Нет, не подумайте плохого, мы не сидели по уши в грязи по полгода. У нас имелся свой дворник, мусор тоже вывозили каждый день в чёрных железных вонючих баках, и даже подметально-поливальные гибриды марки ЗИЛ, хотя и редко, но появлялись на бульваре Яна Райниса. Просто хотелось жить ещё лучше. Нам было, где развернуться, территория вокруг дома номер 16 равняется приблизительно половине Красной площади. Жильцы брали лопаты, грабли, метёлки, одевались одежду попроще, такую, что не жалко испачкать, а выбросить жалко, и шли на бесплатную работу.

Я помню майские субботники. Снег уже растаял, новая трава ещё не вылезла, а грязь, старые листья и мусор никогда не исчезали вместе со снегом. Их надо убрать. А ещё лучше — посадить новые деревья. Повсюду пахнет влажной землёй и прелыми листьями. Когда по половине Красной площади ходят твои соседи с граблями и ошалело щурятся от солнца, хочется во двор.

Особенно старается на субботнике дяденька со странной фамилией Воробейчик. Сейчас я подумал, а была ли это его фамилия? Он приходит на субботник в сером берете и сером плаще. У Воробейчика имеются садовые ножницы, редкий инструмент. Ими он подстригает все кусты вокруг дома. Работает Воробейчик не торопясь, ни с кем не разговаривает и уходит домой только к вечеру. Кусты выглядят, как после парикмахерской. Мои папа и мама тоже работают. Я таскаю листья на носилках. Это тяжело, но бросить носилки нельзя, листья рассыплются. Когда носилки совсем нет сил тащить, нужно остановиться, поставить их на землю, отдохнуть, надеть рукавицы, а потом взяться за них спереди. Сейчас вы поймёте, почему. Одну из рукоятей носилок нужно просунуть в рукавицу, тащить станет гораздо легче. Но никогда не просовывайте обе рукоятки в рукавицы, носилки упадут обязательно!

Гришка и Валерка на субботники не ходят, именно в эти дни им очень хочется куда-нибудь далеко уехать. Мне немного скучно с взрослыми. Мусор и листья сгребаются в огромные кучи, а ближе к сумеркам, кучи поджигают и получаются костры. Костры горят в темноте долго, пламя поднимается высоко. Из дому можно притащить две или три картофелины и зажарить их на углях. Картошка, если её правильно изжарить, получается вкусная. А есть её лучше с солью.

Мы сидим у костра долго-долго. Люди молча смотрят на огонь, думают о чём-то своём, тихо разговаривают. Потом идут к своему дому. Я тоже медленно бреду к крыльцу, от меня пахнет дымом, лицо моё чёрное от сажи, но меня плохо видно в темноте…

Февраль 2004 Франкфурт на Майне

Максим Максимыч Печерский всегда был немного странным. Тихий и уравновешенный, в припадках бешенства он преображался, мог кричать матом и бить посуду.

Жена даже подозревала скрытую форму шизофрении. Всё это началось лет двадцать назад, когда он пришёл домой после какого-то собрания в университете, молчаливый больше обычного, не раздеваясь, прошёл в ванную и там заперся. Просидел в ванной три часа, на крики и стук жены не отзывался. А когда соседи дверь сломали, увидели, он в пальто прямо в ванной лежит, глаза пустые на потолок смотрят. На следующий день Максим Максимыч ничего не помнил из того, что с ним случилось, даже собрание напрочь забыл. И врач из скорой помощи сказал, что это, скорее всего, нервное переутомление. Максим Максимыч работал тогда над кандидатской диссертацией и действительно сильно уставал.

Печерский специализировался на Турции. В университете он вёл семинары, читать лекции желания у него не возникало. Лишняя трата времени и сил, считал Максим Максимыч, суета, да и только. Его и так уважали, зарплата шла, недостатка в деньгах ни он, ни жена не испытывали. Детей у них не было. У Печерского имелось несколько публикаций в журналах, брошюру Максима Максимыча «Турция — южный фланг НАТО» выпустил огромным тиражом «Политиздат», и её завезли во все книжные магазины громадной, соответственно тиражу, страны, в которой он тогда жил.

После публикации брошюры Максима Максимыча хотели выбрать в партком, но он отказался. Ответственности много и нервотрёпка, а потом вскоре и партию разогнали.

На кафедре востоковедения чудаков много, Печерский там не сильно выделялся. Высокий и сухощавый, он старался одеваться со вкусом, ботинки всегда вычищены, брюки отглажены. К пятидесятилетию ему подарили трость с бронзовым набалдашником в виде головы тигра. Эту палку Печерский иногда носил с собой, хотя ноги его находились в полном порядке. «В транспорте место охотнее уступают», — шутил он. На самом деле трость ему просто нравилась.

Жена Максим Максимыча, Бэла Константиновна, работала в Институте Усовершенствования Учителей имени Крупской. Она тоже выглядела стройной и ухоженной. С медицинской точки зрения, если не брать в расчёт бесплодия, была она совершенно нормальной, без каких-либо отклонений.

Жили Печерские на улице Космонавта Волкова в чистой трёхкомнатной квартире. Одна из комнат считалась кабинетом Максим Максимыча, там над рабочим столом висели фотографии Бэлы Константиновны, сделанные в разное время, и фотопортрет основателя турецкого государства Мустафы Кемаля в военной форме.

Летом супруги Печерские ездили отдыхать на юг, на море: в Гурзуф, в Пицунду, в Ялту.

— Может, поедем в этом году в Прибалтику, солнце моё? — спрашивала каждый год Бэла Константиновна с лёгкой тенью надежды в голосе.

— Мне хочется поближе к предмету изучения, — отвечал Максим Максимыч, — ты же знаешь, куда меня тянет по-настоящему.

Жена вздыхала, ей представлялся залитый солнцем какой-нибудь южный город, жара, потные, уставшие от духоты лица. От курортной жары у неё кружилась голова, аппетит пропадал, часто давал о себе знать и мучил желудок. Но мысленно она уже была согласна ехать. Отпускать мужа одного она не решалась, мало ли что может случиться.

Максим Максимыч наоборот, любил солнце, свежие фрукты в больших количествах и пляж. Загар ровно и красиво ложился на его кожу.