Михаил Аранов - Баржа смерти

И с кем нынче поговорить о своих болячках? С Верой? Так она только о своём: «Ой, папа. У меня самой голова разламывается». С Сашкой? Какой толк – безногий, да контуженный. Вот Надя обещала забежать, может, с Гришей зайдут. Тот хоть с умом, что подскажет.

В голове гул стоит. Будто сто колоколов гремят. То ли благовест звучит, то ли поминальный колокол.

Вот Александр бросил газету «Правда» на кровать тестю. Месячной давности. Константин Иванович начинает читать без интереса: «Распущен Еврейский антифашистский комитет. Арестованы члены ЕАК».

Константин Иванович заволновался: начинается. Не к добру всё это. Кому опять евреи помешали? Александр молчит. Партийный он.

– А Никольский собор не закроют? – Константин Иванович не отстаёт от зятя.

Александр опять молчит. Константин Иванович в Никольский на каждую воскресную службу ходит. Зять так и не сказал ни слова. Загремел костылями в свою комнату. Константин Иванович присел на кровати поближе к окну, чтобы лучше читать газету: «Факты свидетельствуют, что ЕАК является центром антисоветской пропаганды, регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки». Большая статья о безродных космополитах. Не захотелось продолжать чтение. Константин Иванович аккуратно сложил газету, направился к зятю. Александр лежал на диване, уткнувшись в стену. «Саша, ты же партийный. Объясни, что это значит?», – Константин Иванович садится на диван рядом с зятем. Тот нехотя поджимает свою единственную ногу. Начинает скучно говорить: «Для них, космополитов, на Западе – всё хорошо. Всё плохо у нас. Конечно, их надо, так сказать…» – Александр не заканчивает фразу. Но Константину Ивановичу и так всё понятно. «Да, метлой их, на свалку», – говорит он, стараясь быть ироничным. «Ну, не на свалку. Пускай дворниками поработают, грузчиками. Они все в начальство лезут, – отзывается Александр, – что-то я не видел безногих евреев». Константин Иванович сокрушённо качает головой: «А Гришу нашего тоже в дворники?» «Константин Иванович, прекратите допрос. И так тошно. У меня культя натёрта, нарывает. А вы меня с этими вчерашними делами достали. Вам что? Больше всех надо?» – Александр комкает газету, прыгает с тяжёлым грохотом к печке, бросает газету на тлеющие угли. Газета вспыхивает ярким пламенем и оседает на углях серым пеплом. Так и мы, вспыхнем однажды ярким пламенем, а потом серым пеплом развеет нас ветер. Но Константину Ивановичу не до этих красивых фраз. Он плетётся на кухню, укладывается на свою железную кровать. Трудно последнее время на ней спать. Пружины весь матрас прорвали. Вот, похоже, дочь пришла с работы. Сумки с продуктами бросила в коридоре. Так и есть – Вера. Усаживается на кровать в ногах отца. И Константин Иванович слышит её взволнованный голос: «Папа, ко мне в школу Надя прибегала, вся в слезах. Гришу с работы уволили. Он уже по поликлиникам несколько дней ходит. Нигде не берут. Мама поехала к Соне Поспеловой. Ты знаешь, мама её нашла. Соня обещала её на хорошую работу устроить. А то ведь на одну Надину зарплату троим не прожить. А Соню тоже уволили». Константин Иванович молчит. Что здесь скажешь? Свою пенсию придётся отдать Наде, пока Катя не найдёт работу. Кате с работой тоже не везёт. Ходила по школам, с её образованием только в младших классах учительствовать. А первоклашек в войну не больно-то настрогали. Так что с работой и у Кати проблемы. Ну не в уборщицы же ей идти. И здесь – Александр треть своей пенсии Гале на алименты отсылает.

«Соня – жива. Хоть одна добрая весть», – Константин Иванович хочет спросить дочь, муж Сонин – Иван жив ли? Но Веру совсем другое тревожит. Она рассказывает, что Гришу перед увольнением главврач вызвал, сказал, страшно слушать: «Вот весь немецкий народ несет ответственность за гитлеровскую агрессию, так и весь еврейский народ должен нести ответственность за деятельность буржуазных космополитов». «Папа, что с того света господин Пуришкевич явился? И опять евреям отвечать за то, что Христа распяли?» – слышит Константин Иванович полный отчаяния голос дочери.

«Верочка, я не знаю, что тебе на это всё ответить. Спроси своего мужа». – Константин Иванович смотрит на дочь, которая в изнеможении опустила руки.

– Ты опять таскаешь тяжёлые сумки. Поди, опять картошка, капуста. Я ж тебе много раз говорил, чтоб не таскала тяжестей. Скажи только, что надо купить. Может, на что другое я негоден, а уж в овощную лавку сходить – сгожусь. Ты ещё молодая. Может, родишь ещё мне внука или внучку.

– Папа, я беременна, – Константин Иванович слышит подавленный голос дочери.

– И прекрасно, – Константин Иванович счастливо улыбается.

– Ну что Вы, папа. На что жить-то? На Вашу и Сашкину пенсии разве проживёшь? Ведь с ребёнком надо минимум год дома сидеть. Надо аборт делать…

– Ни в коем случае! Это же нынче подсудное дело? – Константин Иванович не сдерживает крика. Вера торопливо прикрывает дверь в комнату, где лежит на диване Александр.

– Не хочу, чтоб Сашка слышал.

– Если причина только в деньгах на житьё, пойду работать. На прядильно-ниточный комбинат. Меня, наверняка, там ещё помнят. Каким подметалой может и возьмут. Скажи, у тебя с Александром проблемы?

Константин Иванович внимательно смотрит на дочь.

– Нет, нет. С Сашей всё нормально, – торопливо говорит Вера. – Он даже собирается в институте Герцена работать. На кафедре «Марксизма-Ленинизма», где он до войны трудился – все места заняты. Но там появился учебный курс: «Химическая защита». Саша рассказывал, что студенты называют этот курс «хим-дым». И ещё он говорит, что «Химическая защита» была его военной профессией. И в институт его просто обязаны взять. Только вот у него с ногой плохо…

Константин Иванович с сомнением смотрит на дочь. «Обязаны? И кто сейчас кому-то обязан?» – с горечью думает он.

– Ну, тогда другое дело, – с напускной бодростью, и откуда это взялось, произносит Константин Иванович. Хотел ещё добавить, что теперь он может спокойно умирать. Но почему-то не решился.

В эту ночь Константину Ивановичу что-то не спалось. Всякие тревожные мысли лезли в голову. Взглянул на свои карманные часы, он всегда их кладёт на стул рядом с кроватью. Благо, полная луна смотрела в окно. Было три часа ночи. Посмотрел на часы и сразу, будто, ухнул в прорубь, опрокинулся в глубокий сон. И снилось: он с Катенькой и малышкой Верочкой сидят на берегу Которосли. Катенька, юная и желанная, улыбается ему. Он безмерно счастлив. А мир вокруг безоблачный и светлый. Издали раздаётся колокольный звон. Никольская церковь в селе Гаврилов-Ям. Это далеко. И откуда этот звон? Константин Иванович считает: раз, два, три… Он ждёт ещё одного удара колокола. Но колокол молчит. Три удара – поминальный колокол [34]. По кому это он отзвонил? И слышится голос Небесного счетовода: «Вот мы с тобой и свели дебет с кредитом». «Подожди! У меня дочь рожает», – хочет закричать Константин Иванович. Но врата Небесных чертогов уже за ним захлопнулись.