Михаил Аранов - Баржа смерти

Вспомнить выживших больных с анамнезом, похожим на картину болезни комиссара. В голове пылают, будто, тысяча молний. И вот взорвалась шаровая молния: мальчишку привезли из Луги. В сороковом году. Картина почти такая же, как и у комиссара. Почти… Комиссару лет пятьдесят, а мальчишке – восемнадцать. Учесть дозировку медикаментов. А есть ли эти медикаменты в наличии? Все лекарства он помнит как «Отче наш». «Отче наш» – это от тестя перенял», – и сразу вспомнилась Наденька. «Неужели я тебя больше не увижу!? Увижу!» – Он не замечает, что почти кричит. Сторожевой солдат заглядывает в комнату. «Всё нормально», – бормочет Григорий.

Итак, восьмой день болезни… Перечень медикаментов он помнит наизусть. Григорий торопливо надевает брюки. Гимнастёрку тоже надо надеть: нынче дежурная медсестра, юная девочка. Выскакивает в коридор. «Товарищ доктор!», – жалобно кричит солдат. Григорий отмахивается от него. Солдат бежит за ним следом. Замирает перед дверью в больничную палату. Григорий буквально влетает в помещение. Удивлённые глаза медсестры. Время без пяти пять. Ещё ночь на дворе. Будильник на столе перед медсестрой. В пять – приём лекарства. «Это отменить! Дежурного врача ко мне!», – откуда прорезался командный тон.

Заспанная физиономия доктора Шапошникова. Повезло с дежурным врачом: не надо ничего объяснять.

Григорий на клочке бумаги пишет название необходимого лекарства. Доктор Шапошников возвращается из ординаторской с медикаментами. «Давать больному через каждые три часа», – уже в каком-то полусне говорит Григорий.

«Или вместе с комиссаром на тот свет, или вместе праздновать победу», – отчаянная мысль шевельнулась в голове доктора Крамера. И слово «Победа» прозвучало, как затухающий бой церковного колокола. Шатаясь, Григорий плетётся к своему жилищу.

Проснулся в одиннадцать часов. Полуденное солнце било в окно. Странно, что он не востребован.

Торопливо одевается. В коридоре сидит уже другой охранник. Сержант. Ночью был рядовой. Григорий спешит в палату к больному комиссару. Тревога разрывает грудь. А вслед ему слышен голос сержанта: «Товарищ капитан, завтрак сейчас Вам принесут». И это не удивило его, просто прошло, как пустой звук: перед смертью не надышишься. В палате знакомая медсестра. С ней начинал лечить комиссара. Кажется, зовут Татьяной. «Итак, она звалась Татьяной. Ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной. Не привлекла б она очей», – и что в башку лезет!? – А ведь с моей Наденькой не сравнить»…

Полногрудая Татьяна неловко поднимается со стула. Прикладывает палец ко рту. Шепчет: «Он спит». Григорий наклоняется над больным. Ровное дыхание. «Пульс семьдесят. Температура спала до тридцати семи», – говорит Татьяна и протягивает Григорию упаковку пенициллина.

– Инструкция на английском. Обещали прислать переводчицу. Да вот всё нет, – сообщает Татьяна.

Григорий тяжело опускается на стул. «Дай придти в себя», – говорит он медсестре. А та, будто, не слышит его. Опять повторяет: «Пора этот пенициллин давать, а переводчицы нет».

– Нет проблем, – отзывается Григорий, – с английским мы на «ты».

Вспомнилось довоенное время. Осваивал английский с Ирочкой Рапопорт из «Ин'яза». Даже мама приезжала из Гомеля посмотреть на Ирочку. Одобрила выбор сына. Но появилась Наденька, и про Ирочку тут же забыл, а вот английский не забыл. Правда, пришлось доучивать его на специальных курсах.

Уже было доложено госпитальному начальству, что кризис миновал, и армейский комиссар пошёл на поправку. Это доктор Шапошников поторопился…

Армейский комиссар был послан начальником Главпура Львом Мехлисом. Должен был составить представление о положении дел на данном участке фронта, разобраться в причинах отступления. «Паникеров и дезертиров расстреливать на месте как предателей», – Армейский комиссар знал, как остановить отступление Красной армии. Вот один паникёр и трус – артиллерийский лейтенант был расстрелян. Но фашистская тифозная вошь – и не уберегли посланца товарища Мехлиса. А сейчас перед дивизионным комиссаром Куликовым стоит майор Седых. Требует забрать подследственного Крамера, поскольку в нём уже нет нужды. Дело его передать на рассмотрение военного суда. И Куликов знает, что армейский комиссар, вроде, пошёл на поправку. И это, «вроде», в докладе начальника госпиталя настораживает. Тем более что прозвучало: «Возможны рецидивы. И неизвестно, как будут развиваться события». Разумеется, начальник госпиталя, подполковник медицинской службы подстраховывается. И ещё подполковник напомнил, что нынче смертность от тифа в войсках значительная. И это ещё мягко сказано. Да и кому, как не дивизионному комиссару этого не знать: смертность от тифа превзошла все мыслимые пределы. И ещё начальник госпиталя сообщил, что по его сведениям капитан медицинской службы Крамер, будучи начальником нештатного госпиталя, обеспечил хорошее санитарное состояние войсковой части. И смертность от тифа в этом госпитале была значительно ниже, чем в среднем по войскам. «И, вообще, желательно оставить Крамера при нашем госпитале. В данный момент у нас нет инфекциониста. Ведь нынче тифозная вошь – главный враг после фашисткой Германии», – закончил свой многословный доклад госпитальный начальник.

И всё это никак не вязалось с обвинениями, выдвинутыми майором Седых. По его словам именно он, Седых, сорвал преступные замыслы Крамера, заразить раненых бойцов тифом, поместив их в один транспорт с тифозными. Но медицинские сотрудники нештатного госпиталя дали показания, что Крамер организовал эвакуацию тифозных бойцов на санях. И потом по требованию Крамера армейским командованием был выделен спецтранспорт для этих больных бойцов.

– А сейчас, только благодаря неусыпному контролю, – не унимается майор Седых, – при моём непосредственным участии была сохранена жизнь армейского комиссара, товарища…

– Прекратите, – останавливает майора дивизионный комиссар, – приказываю Вам: отправляйтесь немедленно на передовую. И там обезвреживайте диверсантов, шпионов и предателей.

«Этот Крамер хотел перебежать к немцам. Но был мною арестован», – это главное, что хотел сказать Седых комиссару. И он сказал это ему. Но увидел ядовитую улыбку комиссара:

– Вы, майор, знаете имя и отчество доктора Крамера?

Не услышав ответа, чеканит:

– Григорий Исаакович. И знаете, что с евреями делают фашисты?… Вы свободны, майор!

Комиссар уже не сдерживает раздражения.

Майор Седых ещё многое не успел сказать комиссару. Он же участвовал в депортации немцев Поволжья в сентябре 1941 года. Он, Седых, сам с Волги, из селения Красный Кут. И там жила целая семья немцев – Крамеров. А этот капитан Крамер никакой не Исаакович. В сорок первом году у лейтенанта НКВД Седых был знакомый немец по имени Изаак. Не в штаны же заглядывать к этому доктору Крамеру. Но если надо, то и заглянем. А если уж заглянем, пусть и обрезанный, тут уж, к бабке не ходи, придётся шлёпнуть. Но с дивизионным комиссаром не поспоришь. За его спиной – всесильный Мехлис.