Михаил Аранов - Баржа смерти

Машина опять трогается, въезжает в небольшой двор. За ней захлопываются ворота. К машине подбегает офицер. Заглядывает в кабину. «Привезли?» – спрашивает он. И солдаты, охранявшие Григория, вдруг становятся подозрительно вежливыми. «Прошу, на выход, капитан», – произносит один из них. Другой, стоя на вытяжку перед офицером, докладывает: «Начальник нештатного госпиталя, капитан Крамер, доставлен в Ваше распоряжение».

– Капитан медицинской службы Крамер? – офицер пристально всматривается в лицо Григория, – врач-инфекционист?

Судя по знакам в петлицах шинели, с Григорием разговаривает дивизионный комиссар.

«Главпур», – с непонятным облегчением подумал капитан Крамер. И тут же тяжёлый выдох со стоном. Будто, пробка из бутылки с шампанским. Но шампанское не для него, даже пена пролилась мимо. Крамер облизывает сухие губы. Поесть бы чего предложили. Но эти суетные мысли вылетают мгновенно.

– Так точно, товарищ дивизионный комиссар. Врач-инфекционист, капитан Крамер, – произносит устало Григорий. Пробка вылетела, только пена где-то там, непонятно где. А в нём опять до жути пусто.

А откуда-то выскочил прежний знакомец, особист Седых. Вот он стоит перед дивизионным комиссаром. И комиссар, окинув взглядом помятую физиономию врача, бросает резко особисту:

– Капитана накормить, привести в надлежащий вид и в палату к больному.

Пока в пустой столовой Григорий жадно поглощал невкусную больничную снедь, медленно, наслаждаясь теплом, пил горячий чай, Седых сидел рядом с ним, с деланным безразличием посматривая по сторонам. Потом двинулся в туалет следом за Григорием. Сторожил у двери, пока доктор освобождал кишечник и мочевой пузырь и в том же туалете под раковиной долго мыл лицо, руки до плеч. Шинель и гимнастёрку Григорий передал майору Седых.

– Будьте хоть в чем-то полезны, – проговорил доктор Крамер, передавая свою амуницию, – здесь повесить негде.

Седых улыбнулся зловеще: «Повесить тебя мы найдём где».

В коридоре госпиталя их ждала медсестра. Набросила им на плечи белые халаты. Седых передает Крамеру ремень, который снял с него при аресте. Гаденько усмехается: «Это только на людях. Чтоб вид соблюдал».

Когда шли по коридору, Седых шепнул Григорию:

– Если пациент умрёт, с каким удовольствием я всажу в твою башку пулю.

Григорий взглянул на Седых. Благостная улыбка сияла на простом, деревенском лице особиста.

Больной лежал в отдельной палате. Посиневшие губы, тяжёлая одышка. Увидев Крамера, больной что-то заговорил бессвязно, теряя сознание.

– Реакция Вейля-Феликса [31]положительная, температура – сорок, негромко проговорил госпитальный врач, который, видимо, ждал прихода Крамера. Он осторожно снимает одеяло с больного. Задирает рубашку. Григорий видит на обнажённом животе пятнистую розовую сыпь.

– Сыпной тиф, – врач смотрит на Крамера.

– Похоже, тяжёлый случай. Прогноз – пятьдесят на пятьдесят. Но нельзя допустить, чтоб больной впал в кому. Тогда шансы, сами понимаете, – серьёзно произносит Григорий. Бросает, было, взгляд на лечащего врача, но встречает насмешливый взгляд майора Седых.

«Радуешься, сволочь. Так не дождёшься», – с какой-то отчаянной ненавистью подумал Григорий.

– Скажите, я извиняюсь, как Вас по имени-отчеству? – спрашивает врача Крамер.

– Игорь Петрович Шапошников, – торопливо отзывается врач.

– Так, Игорь Петрович, Вы инфекционист?

– Нет, я врач обшей практики. К несчастью наш инфекционист несколько дней назад умер от тифа. Поступила к нам группа тифозных. А он случайно порезал палец при осмотре больного. Наплевательски отнесся к этому. А тут опять эвакуация раненых, – торопливо говорит Шапошников, – для себя у врача в такую пору времени нет.

От слов Шапошникова что-то горькое ёкнуло в груди Григория. Он мельком взглянул на Седых. Тот широко улыбался.

– Товарищ Седых, – обращается Григорий к особисту, – Вы хотите заразиться тифом, как этот больной? Мне ж Вас придётся лечить, товарищ Седых, – Григорий, еле сдерживает злую усмешку. Он видит, как позеленела физиономия особиста. Григорий даже подумал с тревогой: «Не хватало ещё сердечного приступа».

– Да, да. Конечно. Я понимаю Ваш интерес. Но лучше Вам, товарищ, за дверью. Чем чёрт не шутит, – сбиваясь, говорит доктор Шапошников, обращаясь к Седых.

Седых, бросив тяжёлый взгляд на Крамера, покидает палату.

Григорий просматривает перечень лечебных средств. Что-то вычёркивает, заменяя другими лекарствами. Замечает в списке лекарства, которые явно недоступны для обычных больных. Он спрашивает Шапошникова, кого им придётся лечить. Шапошников явно смешался. Тихо произносит: «Армейский комиссар». Фамилию комиссара Григорий не расслышал. Видимо, доктор Шапошников нарочно невнятно произнёс. Но чётко проговорил: «Он прислан на наш участок фронта товарищем Мехлисом [32]». Упоминание о Мехлисе заставило капитана Крамера испуганно поёжиться. Но он тут же взял себя в руки. Пишет на листке бумаги слово «пенициллин [33]». Просит передать это начальнику госпиталя. По смущенному лицу доктора Шапошникова Крамер понимает, что это лекарство Шапошникову незнакомо.

При госпитале Крамеру выделили комнату. Человек, который его поселил, сказал: «Это только на время лечения вверенного Вам больного». Григорий собрался, было, спросить, а что дальше? Взглянул на говорившего с ним человека в халате, который теперь везде сопровождал его, понял, что дальше всё беспросветно. Под халатом этого человека явно угадывались погоны. НКВД или офицера медицинской службы – гадать времени у Григория не было: армейскому комиссару становилось всё хуже. И «человек в халате» всё с большим подозрением смотрел на него.

Капитан Крамер уже несколько ночей проводит без сна. Вчерашняя ночь была полна кошмарами: он вдруг чётко осознал, что смерть комиссара обречёт и его на смерть. «Хотел заразить тифом раненых бойцов, преступно – неграмотным лечением привёл к смерти армейского комиссара. Намеревался перебежать на сторону врага», – одной из этих формулировок достаточно, чтобы военный трибунал приговорил его к «вышке». И никто не будет разбираться, где просто ложь и где умышленное убийство врача. Но сегодняшняя ночь будет другая. Верно, лютая ненависть к особисту Седых придала Григорию силы. В его памяти всплывают картины болезни всех тифозных больных, которые прошли через его руки и в довоенном Ленинграде и в военном госпитале. Всё как на ладони.

Как, правило, течения болезней укладывались в стандартные рамки. И при летальном исходе Григорий часто находил те микроскопические медицинские просчёты, которые возможно… Возможно!! Могли привести к смерти больного. В башке уже складывалась схема, чего делать нельзя, а что необходимо.