Коллектив авторов - Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

— Что же нам делать с ним? — обескураженно спросил Скорик.

— Развесить во дворе все белье и наблюдать.

Очень не хотелось этого Скорику, но пришлось все же освободить веревку. Во дворе они провели ее между флигелем и забором, и опять Скорик вколачивал гвозди. На стук вышла жена дворника, жившего в первом этаже флигеля.

— Скоро ли она уйдет? — подумал с досадой Скорик.

Но дворничиха не собиралась уходить, с превеликим и каким-то священным вниманием следя за процедурой. Пробежал студент химфака Малавин, оглянулся и тоже прирос к месту.

— Радио провожу, радио, — не утерпел Скорик, — антенну устанавливаю. С острова Явы волну хочу уловить. Ну, чего уставился, леший?

Малавин засмеялся.

— Должно быть, напугали тебя кошки, если антенна с крыши переехала на землю.

— Чтоб вас растрясло, — выругался Скорик и, внезапно устыдившись, крикнул: — Зови всех, скликай — пускай полюбуются, как я антенну провожу.

Но скликать и не нужно было — окна корпуса раскрылись сами собой, как будто открыло их ветром, и высунулся из них добрый десяток голов. Студенты с большим интересом следили за всеми движениями Скорика, ожидая, что же он дальше предпримет.

— Смотри, — крикнули из третьего этажа, — заземление дай хорошее, заземление, волны не словишь.

Скорик поднял голову, и ему закивали в окнах.

— Виват, виват!

— Беги за бельем, — сказал он Лизе.

Через минуту она возвратилась с мокрой кладью на плечах. Белье издавало запах мыла и синьки. Скорик снял сверху мокрый комок, оказавшийся полотенцем, и перекинул его на веревку.

— Поправь, — шепнула Лиза, — разгладь его, оно скорее высохнет.

Скорик послушался, разгладил его на веревочке и снял с кучи второй комок, оказавшийся мужской сорочкой. Отряхнул ее в воздухе, держа за рукава, и перекинул надвое, взметнув на веревку.

Дворничиха не могла равнодушно смотреть на то, как неумело распоряжался Скорик, всей силой своей женской души страдала, наконец не вытерпела и решилась помочь хотя бы советом.

— Так вы же, — застрекотала она, — рукава поместите на виду, а то что они у вас подогнулись. Не высохнут они, ей-богу не высохнут и будут мокренькими. Да ну же, — и она проворно поправила, как нашла лучшим.

— Учись, — воскликнул кто-то из окна, — учись, братец.

Из соседнего окна также раздался женский визг:

— Эй, медведь, да ты не туда его повесил!

Лиза подымала глаза к балкончику, к окнам, откуда неслись голоса, и опускала их тревожно.

Когда Скорик, беря с плеча, близко наклонялся к ней, она смотрела ему в глаза и смущенно улыбалась. Развесив при помощи дворничихи несколько штук, Скорик извлек из кучи белья Лизин лифчик. Она зарделась и прижалась пылающей щекой к белью. Принадлежность ее туалета, предчувствовала она, станет центром публичного осмеяния этих веселых и грохочущих людей. Она хотела спрятаться или провалиться на месте. Немного поразмыслив, Скорик высоко поднял лифчик, держа его за концы и предоставляя любоваться им всему студенческому фасаду.

— Не надо, — слабо прошептала Лиза.

— Поздно, Лизанька, — шепнул Скорик, — они все равно его заметили, лешие! — Он еще выше поднял лифчик, распростерши его, и произнес речь, достойную его поэтического и веселого нрава. — Студенчество, — начал он, подражая патетике Бортова, — обнажите головы и поклонитесь этой вещице. Она побывала в мужских руках, но без всяких дурных намерений. Это первый лифчик в мире, который выстирал мужчина.

— Неправда, я его сама стирала, — хотела крикнуть Лиза.

— Первый случай в истории культуры, когда дамская принадлежность, побывав под мужскими пальцами, вышла белоснежной и чище, чем была. Лешие всех стран, соединяйтесь и поклонитесь ей! — И, придерживая лиф одной рукой, Скорик первый поклонился ему, не выдержал и рассмеялся.

За ним грянул залп дружного хохота. Кричали ура, хлопали в ладоши. Через несколько минут толпа человек в десять студентов окружила Скорика и помогла ему развесить белье. Брали с плеч Лизы, засматривая лукаво в глаза. Она еще не пришла в себя от смущения и отворачивалась. Студенты шутили, острословили. Студентка Чуян, широколицая, некрасивая девушка, смеясь предложила Скорику для стирки свой капот.

— Ну, что, — обратилась она к Лизе, — хорош он на стирке? Медведь, небось, а?

— Легче из медведя медведицу сделать, чем из него прачку, — вставил Малавин.

— Ну, — пожурила его Чуян, — ты, Малавин, ни прачка, ни медведь, а рассеянный алхимик.

— Кто там ругает нашего философа, — крикнул молоденький студент Осинкин, — а, это ты, разливная ложка. Советую тебе, Чуян, замолчать. Он даст 21 очко по этой части. Тебе нужно было видеть, как наш философ чинил себе ботинки. Подметки подбил кнопками, а на прорехи положил кусочки сукна, которые он вырезал из пальто.

— Зачем врать, — запротестовал Малавин, — это было не сукно, а лоскутки замши. Я распорол старую перчатку с левой руки. Кнопки — да, верно. Но ведь это же особый сорт их — с узенькими головками и длинными хвостиками.

Чуян действительно была похожа на разливную ложку. Ее худое, как спичка, тело было увенчано могучей сократовской головой с рачьими навыкате глазами. Над ней незлобно подтрунивали студенты, но не могли отказать ей в уме и добром характере. Она горячо проповедовала товарищество и бескорыстно-дружеские отношения между студентами и студентками, хотя последние и не сомневались в искренности ее сердца, но между собой поговаривали, что Чуян потеряла надежду влюбить в себя кого-либо и потому так старается для дружества.

— Вы мне не ответили, — сказала она. — Дайте-ка развесим простыни. Вам одной не совладать. Вы на каком факультете? Я никогда не видела вас в институте.

— Я… я еще не поступила, — ответила Лиза стесняясь, — вы, пожалуйста, не верьте ему. Он не стирал. Я ни за что не позволила бы ему стирать мой лифчик.

— Отчего же, — удивилась Чуян, — ведь мы же стираем их белье?

— Я не могу вам сказать почему, но я ни за что не разрешила бы.

Белье, наконец, было развешено, и Скорик с Лизой возвратились в кухню. Жена дворника охотно согласилась наблюдать за бельем.

Плиту они застали в вопиющем беспорядке: суп выкипел, а каша пригорела. С поспешностью, изобличавшею решительную хозяйку, Скорик подбавил в кастрюлю воды. Должно быть, ему показалось мало одной кружки, и он зачерпнул вторую.

— Скворушка, — остановила его Лиза, — суп будет невкусным.

— Но это не суп пейзан, а картофельная глина. Стой, верно, — согласился он. — Меню меняется. Вместо супа мы предложим картофельное пюре пейзан. Ты не находишь, что оно значительно питательней супа? Решено, Лизанька. Ни одной кварты больше. В день дежурства Скорика пюре не должно быть жиденьким. Теперь взглянем на кашу. Что это? Мы, кажется, варили пшенную кашу, погляди скорее, в горшке — гречневая каша. Игра природы. Чудо! Чудо! Меню меняется.