Лоран Гунель - Бог всегда путешествует инкогнито

Радость матери длилась недолго. Она пережила большое разочарование, когда столкнулась с тем, что новые соседи, «белые воротнички», восприняли их как деревенщину. Марк предпочел бы скорее быть изгоем от зависти, чем от презрения, и жестоко страдал от своей изоляции, поклявшись когда-нибудь за нее расквитаться с судьбой.

Он успешно сдал на бакалавра и к двадцати годам получил диплом о высшем экономическом образовании. Два года он работал агентом по рекламе сельскохозяйственной продукции, обнаружив немалую смекалку в ведении коммерческих дел: видимо, сказались гены Дюнкеров. Потом подвизался еще в нескольких предприятиях, при каждой смене места неизменно увеличивая свое жалованье. Он постоянно менял сценарий поведения, вводя в заблуждение консультантов службы занятости относительно обширности своих обязанностей на старом месте. Он приписывал себе ответственность, которой официально никогда не имел, но, сказать по правде, зачастую сам на себя возлагал.

Он быстро понял, что консультанты ничего не понимают в собственном ремесле и что их легко надуть. Однажды его очередной работодатель проговорился, сколько он заплатил, принимая его на работу, и Марк не поверил своим ушам. Сумма показалась астрономической, а род деятельности по сути своей напоминал то, чем занимался его отец. С его точки зрения, убедить предприятие, что работник, которого они предоставляют, обладает бесценными качествами, было гораздо легче, чем убедить фермера в достоинствах коровы, тем более что фермер и сам прекрасно разбирался в проблеме.

Шесть месяцев спустя Марк открыл свое дело. Он прошел краткий курс изучения методов вербовки, нанял однокомнатный офис в центре Лиона и повесил вывеску: «Марк Дюнкер, консультации по приему на работу». Он руководствовался тем, что его собственное чутье работало лучше любых методик отбора кандидатов. Он полагался на свой инстинкт, чувствуя людей, понимая, что нужно предприятиям, и сразу разбираясь, кто подойдет на какое место.

Заполучить первых клиентов было нелегко. Без рекомендаций и солидного послужного списка к нему относились настороженно. Когда ему на это указывали, он проявлял неожиданную агрессию. Тогда он пошел на обман, придумывая себе престижных клиентов и зачитывая выдержки из документов, где он якобы отказал им в запросе, мотивируя это тем, что их фирмы мелковаты для его услуг. Этот маневр окупился, и он заключил первые контракты. За ними последовали еще и еще, успех начал притягивать успех.

Новое ремесло пришлось ему как раз впору. Теперь от него зависели те самые заносчивые мелкие буржуа, которые раньше не желали с ним знаться. Он почувствовал, что его уважают и боятся. Люди кормились из его рук. Ему мало было, что их зависимость от него неуклонно росла, он хотел уже контролировать весь рынок труда в городе.

Однако нового общественного статуса было недостаточно, чтобы излечить его уязвленное самолюбие. Что-то все время толкало его вперед и вынуждало постоянно развивать и совершенствовать свое дело, добиваться все большей власти и авторитета. Он и без того был работяга, а теперь удвоил усилия, чтобы укрепить позиции своего предприятия.

К концу первого года он нанял уже троих консультантов. Это доставило ему некоторое удовлетворение, но успокоения не принесло, и он продолжал ломиться вперед. Шесть месяцев спустя он открыл бюро в Париже, в столице, в городе пышном и надменном… и сразу туда перебрался жить. Офис был переименован в «Дюнкер Консалтинг». Все последующие годы он каждый квартал открывал по меньшей мере по одному бюро в провинциальных городах.

Он измерял свои успехи количеством сотрудников и был одержим его увеличением. Ему и вправду доставляло огромное удовольствие «умножать стадо», как он любил говорить. Его речь вообще изобиловала деревенскими метафорами и невольно выдавала корни, которые он тщательно скрывал. Получалось так, словно его личные достоинства были напрямую связаны с количеством людей, находившихся в его подчинении, а власть — с разрастанием многочисленных стад. Он никогда не упускал возможности упомянуть свои обширные штаты, особенно в разговоре с незнакомыми людьми.

Головокружительный успех предприятия подвигнул его на то, чтобы внедриться за границу, и, когда ему удалось открыть офис в одной из европейских столиц, он почувствовал себя конкистадором.

Еще два года спустя мужское тщеславие потянуло его к новому рубежу, к наивысшему достижению, когда к названию предприятия можно присоединить солидные профессиональные термины: он решил продвинуться на Биржу.

В то утро я явился в офис с «Closer» под мышкой, как приходил всю неделю. Косые взгляды, которыми поначалу провожали меня коллеги, постепенно сменились полным безразличием. Я все еще испытывал некоторое смущение, хотя оно и шло на убыль. Должен признать, что мои отношения с окружающими нисколько не изменились. Наверное, мне требовалось еще время, чтобы стать по-настоящему свободным, по определению Дюбре.

Дома я продолжал вести себя как и раньше, не превышая нормального уровня шума, что не мешало, однако, мадам Бланшар наносить мне визиты почти ежедневно. Я не старался увильнуть, как прежде, но каждый визит меня все равно бесил. Похоже, она не перестанет меня изводить. Проявив чудеса терпения, я достаточно ясно дал ей понять, что она меня раздражает. Теперь я только чуть приоткрывал дверь, но она подходила к щелке, словно форсируя переправу, и, нахмурив брови, громко призывала меня к порядку своим птичьим голосом.

Я уже вошел в здание и ждал лифта вместе с коллегами из другой службы, когда мне пришла эсэмэска. Я быстро взглянул на экран мобильника: она была от Дюбре.

«Немедленно закури сигарету».

Что за дела? Он требует, чтобы я закурил?

Дверь лифта открылась, и мои коллеги устремились внутрь.

— Не ждите меня, — сказал я им.

Зачем Дюбре велит мне закурить, если я задался целью бросить? Я вышел на улицу и зажег сигарету. Нет, все-таки это у него не старческое… Я курил, рассеянно следя глазами за толпой спешащих на работу прохожих, как вдруг заметил человека, очень похожего на Влади. Он неподвижно стоял в людском потоке. Я наклонился вперед, чтобы его разглядеть, и он быстро отвернулся.

— Влади! Влади!

Но человек исчез из виду.

Мне стало не по себе… Я был почти уверен, что это он. Он что, следил за мной? Но зачем? Может, Дюбре велел ему проверять, как я соблюдаю соглашение? Чушь какая-то! В конце концов, какое ему дело? А может, у меня есть серьезные основания для беспокойства и мне надо понять, с чего бы вдруг мной так интересуются?..

Я вернулся в холл, и у меня неприятно заныло под ложечкой.