Лоран Гунель - Бог всегда путешествует инкогнито

— Как это, символически?

— Ну, можешь, к примеру, написать ему письмо, выговориться в этом письме, а потом утопить письмо в Сене или сжечь.

У меня возникло ощущение, что от меня что-то ускользнуло…

— Зачем?

— Чтобы очиститься от накопившейся ненависти, которая причиняет тебе вред. Надо, чтобы она ушла, понимаешь? Это позволит тебе перейти ко второй фазе. Пока ты находишься в состоянии гнева и твой разум затуманен жаждой реванша, это мешает тебе действовать. Ты перебираешь и пережевываешь свои обиды, а вперед не продвигаешься ни на шаг. Тебе мешают эмоции, и от них надо избавиться. И символическое деяние в этом помогает.

— А что за вторая фаза?

— Вторая фаза состоит в том, чтобы использовать энергию гнева; к примеру, совершить что-то такое, на что ты раньше никогда бы не отважился. Что-нибудь творческое, созидательное, что служило бы твоим интересам.

Передо мной сразу же возник весьма честолюбивый образ: я мечтал изменить ситуацию в бюро, мне хотелось самому стать определяющей силой, вместо того чтобы каждый раз плакаться в жилетку Алисе.

Вот я встречу Марка Дюнкера собственной персоной. Его вчерашняя выходка заставит его быть со мной особенно деликатным. И я этим воспользуюсь: теперь он остережется сбрасывать со счетов мои идеи и заставит себя к ним прислушаться, я это точно знал. Я поделюсь своими выкладками и попытаюсь добиться, чтобы он пробовал реализовать мои планы. В конце концов, что я теряю?

Но тут мой энтузиазм несколько померк: с какой это стати Дюнкер станет прислушиваться к человеку, у которого плохо с чувством уверенности в себе? Учитывая его непереносимый профессионализм, он теперь должен меня глубоко презирать…

Я поделился своим проектом и сомнениями с Дюбре.

— Так оно и есть, уверенность в себе многократно облегчает достижение любой цели и любых результатов…

Я сглотнул:

— Вы обещали поработать со мной в этом направлении…

Несколько мгновений он молча смотрел на меня, потом взял бокал на хрустальной ножке, почти неестественной прозрачности, и начал медленно наклонять его над пирамидкой из шафрана. Я не сводил глаз с граненого хрусталя, в котором вода просто светилась.

— Мы все рождаемся с одинаковым потенциалом уверенности в себе, — сказал он. — А потом начинаем воспринимать комментарии наших родителей, нянь, преподавателей…

Капля воды отделилась и упала на вершину пирамидки, и в ней, как под лупой, увеличились частички драгоценной пряности. Капля казалась живой и пробила себе дорогу по пирамидке, быстро скатившись к подножию.

— Если, по несчастью, — продолжал он, — они видят все в дурном свете, без конца ругая и упрекая нас, заостряя наше внимание на недостатках, просчетах и упущениях, у нас развивается привычка себя недооценивать и комплекс неполноценности.

Дюбре снова медленно наклонил бокал, и вторая капля скатилась на ту же пирамидку. Третья капля пошла по следу двух первых уже гораздо скорее. Прошло несколько секунд — и обозначился желобок, по которому следующие капли катились все свободнее, а желобок делался все глубже.

— И все кончается тем, что малейшая бестактность выбивает нас из колеи, малейшая неудача заставляет усомниться в себе, а малейшая критика приводит к тому, что мы путаемся и теряем все аргументы. Мозг привыкает все оценивать со знаком минус, и нейронные связи крепнут с каждым шагом.

Я был как раз тому живым примером. Все, что он говорил, эхом отдавалось во мне. Это я был в жизни жертвой, оба отца меня бросили, мать постоянно на меня давила, потому что считала, что я недостаточно хорош. Даже став взрослым, я продолжал расплачиваться за детство, которого себе не выбирал. Родителей уже не было рядом, а я все еще находился во власти дурных последствий их воспитания. Я и без того был подавлен, но когда понял, что эта подавленность только усугубляет неуверенность в себе, и вовсе сник…

— А есть хоть какое-то средство выйти из этого ада? — спросил я.

— Радикального средства нет. Выйти из этого состояния сложно, нужны немалые усилия…

Он склонил голову набок и, дождавшись, пока из бокала выкатится еще одна капля, легонько на нее подул, чтобы пустить по новому пути. Капля проделала новый желобок в пирамидке.

— А самое главное, — снова заговорил он, — надо себя все время заставлять делать над собой усилие. Наш разум слишком привязан к привычному образу мыслей, даже если он причиняет нам страдания.

Он отправил по пирамидке новую каплю, и она покатилась по проторенному желобку.

— А вот что необходимо, — произнес он, — так это…

Он снова подул, и следующие капли с явной неохотой стали пробивать себе желобки. Потом он перестал дуть, но капли уже сами катились по новым желобкам.

— Это обзавестись новым образом мыслей. Почаще думай о хорошем, о том, что вызывает в тебе положительные эмоции. Надо, чтобы установились, укрепились и стали преобладающими новые нейронные связи. Для этого нужно время.

Я не сводил глаз с красивой оранжевой пирамидки, на которой были прочерчены два желобка.

— Упразднить прежний образ мыслей невозможно, — сказал Дюбре. — Зато возможно добавить к нему новые позиции и сделать так, что они станут неколебимыми. Знаешь, людей ведь нельзя изменить, можно только указать им путь, а потом вызвать острое желание идти по этому пути.

А я спрашивал себя, какой же глубины должен быть желобок моей неуверенности в себе…

Получится ли у меня когда-нибудь прочертить желобок уверенности, спокойного отношения к любым критическим высказываниям? Смогу ли я развить в себе ту внутреннюю силу, которая делает нас неуязвимыми? Ведь преследователи всегда выбирают жертвой самого слабого…

— Вы что-нибудь можете мне предложить, чтобы справиться с этой проблемой?

Он поставил на столик бокал с водой, налил себе еще белого вина, откинулся на спинку кресла и отпил глоток.

— Во-первых, хочу тебе сообщить, что собираюсь дать тебе задание, которое ты должен выполнять ежедневно в течение… ста дней.

— Ста дней!

Меня пугало не время, а перспектива в течение ста дней находиться под неусыпным контролем Дюбре.

— Ста дней. Я же тебе уже объяснял, что за два дня новый образ мыслей не обретешь. Даже если ты будешь выполнять мое задание, к примеру, восемь дней, ты ничего не достигнешь. Абсолютно ничего. Надо настроиться на долгое усилие.

— А что надо будет делать?

— Задание очень простое, но для тебя непривычное. Каждый вечер ты будешь посвящать минуты две тому, чтобы вспомнить прошедший день и найти в нем хотя бы три момента, которыми ты мог бы гордиться.

— Я неспособен совершить сразу столько славных дел за день.

— Речь идет не о славных делах. Это могут быть скромные поступки, и необязательно совершённые в офисе. Может, ты переведешь слепого через улицу, когда сам очень торопишься. Или заметишь, что продавец обсчитался не в свою пользу, и вернешь ему лишние деньги. Или скажешь кому-нибудь все, что думаешь о нем хорошего. Не важно, какие обстоятельства и какие условия заставят тебя собой гордиться. Да и необязательно совершать какие-то поступки. Ты можешь остаться доволен тем, как отреагировал, что почувствовал… К примеру, остался спокоен в ситуации, когда обычно нервничаешь…