Лоран Гунель - Бог всегда путешествует инкогнито

Мой взгляд перебегал с двери на наручные часы, и с каждой минутой нарастали страх и надежда. Прошло восемнадцать минут, и в холле зажегся свет. Сердце у меня сжалось. Напрягшись, я ждал, когда откроется дверь, не спуская с нее глаз. Никого. Потом зажглось еще одно окно, на этот раз в библиотеке, и я перевел дыхание. Десять двадцать одна. Уже двенадцать минут, как ушел автобус. Я ждал. Никого. Десять двадцать четыре. Снова никого. Двадцать восемь. Никого. Десять тридцать. Меня вдруг охватило противоположное желание: пусть Дюбре появится как можно скорее… От того, насколько точно он соблюдет время выгула Сталина, зависело мое спокойствие на сегодняшний день. В десять тридцать одну дверь распахнулась, и я вздохнул с облегчением. Уже третий день подряд Дюбре спускал собаку с цепи в одно и то же время, с точностью до минуты. Эта привычка уже укоренилась. Завтра я не смогу в этом лишний раз убедиться, потому что сегодня пятница, а на выходных все может поменяться. Надо придерживаться расписания будних дней.

Я дождался конца процедуры и отправился к метро. Шел я молча, глядя в землю и погрузившись в свои мысли. Тут коротко звякнул мобильник.

Эсэмэска. Это был он. Даже в такой милой компании он обо мне не забывал… Я взял предписанную сигарету и на ходу закурил. Лучше было бы, конечно, глотнуть свежего вечернего воздуха с влажным запахом деревьев. Мне уже начинало надоедать, что кто-то приказывает мне курить, когда курить совсем не хочется.

Я стал думать о том, как прошел день. Чем я могу сегодня гордиться? Ну-ка, ну-ка… Для начала, мне хватило смелости уйти из офиса в шесть часов. Раньше я считал себя обязанным сидеть, как все, до семи, даже если мне было нечего делать. Дальше… что там у нас дальше? Ага, я уступил в метро место беременной женщине. Наконец, я был горд оттого, что решил положить конец расспросам по поводу блокнота Дюбре. В понедельник вечером, ровно через семьдесят два часа, я узнаю, что там написано.

Следующая ночь прошла беспокойно: меня четыре раза будили и приказывали выкурить сигарету. Хуже всего было просыпаться в пять утра. Полусонный, дрожа от холода, я курил возле окна, чтобы дым не проник в комнату. Запах дыма теперь вызывал у меня отвращение. Дюбре заставлял меня выкуривать по сигарете по крайней мере раз тринадцать в день, и это становилось невыносимо. За столом я стал замечать, что очень быстро ем, боясь, что меня оторвут от еды и заставят курить. Всякий раз, когда телефон возвещал об эсэмэске с нарядом вне очереди и мне надо было лезть в карман за проклятой пачкой, я боролся с тошнотой.

Поскольку была суббота, я поспал подольше, нагоняя упущенное ночью время, и позавтракал около одиннадцати. Приняв душ, я сварил себе кофе с купленными накануне венскими булочками, которые поставил разогреться в микроволновку. По комнате поплыл запах выпечки, и у меня разыгрался аппетит.

Я всегда любил субботу. Ведь она — единственный выходной, за которым идет еще один, воскресенье. Но сегодня был день особенный. Я нервничал. Страх прятался где-то глубоко, и как только я думал о том, что его вызывает, он начинал шевелиться и противно щекотал в животе. Сегодня я намеревался осуществить план, намеченный Дюбре в отношении мадам Бланшар. Надо сделать, что нужно, — и отойти в сторону, а через час можно будет вообще об этом забыть. Но пока мне предстояло собрать все свое мужество…

Я с тоской жевал рогалики, и только тепло, разливавшееся по горлу от горячего кофе, немного расслабляло и утешало. Я выпил кофе до последней капли, чтобы оттянуть роковой момент.

Босиком прошлепал я к портативному магнитофону, намереваясь выдернуть шнур наушников, включенных постоянно, но передумал. Не хотелось давать повода для жалоб. Можно было, конечно, обойтись и без музыки, но мне было необходимо себя разогреть, довести до кондиции. Нужна была пьеса такая… абсолютно сумасшедшая. Ну-ка посмотрим, что можно поставить… Нет, это не пойдет, это тоже не годится… Вот: старый басист «Sex Pistols» исполняет «My Way». Фрэнк Синатра, подредактированный тяжелыми рокерами. Я надел свои объемистые наушники, в которых чувствуешь себя отрезанным от всех звуков внешнего мира. Низкий голос Сида Вишеса откуда-то издалека запел первый куплет. Я прибавил звука и пустился в пляс, держа провод от наушников в руке, как певцы держат микрофон. Вдруг неистово вступили электрогитары. Я принялся отбивать ритм босыми ногами, изо всех сил топая по полу. Голос певца звучал так, словно он выблевывал песню. Забыть о мадам Бланшар. Еще прибавить звук. Еще. Отпустить себя. Закрыть глаза. Погрузиться в музыку. Музыка заполняет мое тело, всего меня. Отбивать ритм, вибрировать вместе с ней, танцевать. Погрузиться. Освободиться от всего. Трястись и прыгать, прочувствовать все до конца…

Это продолжалось, несомненно, несколько минут, и я вдруг понял, что ударные не держат ритм. Глухие удары шли откуда-то со стороны, и, несмотря на некое подобие транса, в котором я пребывал, я догадался откуда…

Я снял наушники и оказался в ошеломляющей тишине комнаты. В ушах гудело от грохота тяжелого рока.

Удары в дверь послышались с новой силой. Она уже не стучала, она дубасила.

— Месье Гринмор!

Момент был самый подходящий.

Как там говорил Дюбре? Оттолкни — и тебя оттолкнут… Но бывает и наоборот: чем больше хочешь избавиться, тем настырнее к тебе пристают.

— Месье Гринмор! Откройте!

Я застыл в сомнении… А вдруг Дюбре ошибся?

Удары зазвучали с удвоенной силой. Ну как можно быть такой вредной? Я всего пять или шесть раз подпрыгнул. Ничего такого страшного у нее слышно не было. Она специально хочет испортить мне жизнь! Вот ведьма!

Я сильно разозлился, и злость подтолкнула меня к действию. Быстро скинув пуловер и футболку, я остался в одних джинсах, голый по пояс и босой.

— Месье Гринмор, я знаю, что вы здесь!

Я сделал шаг к двери… и остановился. Сердце колотилось все сильнее.

Ну, давай!

Я скинул джинсы и бросил их на полу возле двери. Нет, Дюбре точно спятил.

— Откройте дверь!

Голос звучал властно и злобно. Я сделал еще несколько шагов, отделявших меня от этой чертовой двери. Меня охватил жуткий страх.

И тем не менее…

Затаив дыхание, я сбросил плавки и откинул их подальше. Вот ужас-то, появиться в голом виде в такой ситуации…

— Я знаю, что вы меня слышите, месье Гринмор!

Смелее!

Я протянул руку к дверной ручке. Никогда бы не поверил, что способен на такие подвиги… Нет, я явно не в себе…

Три последних удара раздались, когда я уже опускал ручку. У меня было такое ощущение, что я привел в действие собственную гильотину. Я потянул дверь на себя, и струя холодного воздуха обдала мне яйца, напомнив, что я совсем голый. Ну что ж, казнь так казнь.