Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Органист со стеклянным глазом — страстный любитель музыки — еще во время проповеди Паули качал перебирать в воздухе пальцами и раз даже ударил нечаянно по коричневой клавише, — так занимал его хорал, который предстояло исполнить. Заметив предостерегающий взгляд Паули, он пожал плечами и убрал руки.

Кафедра была слишком мала для такого долговязого пастора. Каждый раз, когда Паули, войдя в раж, склонялся над перилами и простирал руки, Матильде казалось, что его удерживает от падения только невидимая прихожанам веревка, которой он привязан к кафедре.

Незадолго до начала службы пастору сообщили, что директор курзала категорически запретил являться в отель одной прачке за то, что та в спешке избрала кратчайший путь через парк. Тем самым он фактически лишил бедную женщину куска хлеба. Этого Паули не мог стерпеть. Как добрый христианин, он глубоко возмущался поведением своего противника.

Уэстон, сидевший рядом с матерью Паули, — она находилась между ним и Матильдой, — шепотом произнес несколько одобрительных слов по адресу Паули, за это старушка наградила его благосклонным взглядом. Уэстон решил, что он на верном пути. Однако и у Зилафа — он сидел слева от Матильды — были свои планы. Они так сильно занимали молодого человека, что он с испугом встрепенулся, когда Паули вдруг возвысил голос.

— Христос — первый истинный демократ, — кричал Паули, — не может допустить, чтобы беззащитные были отданы во власть тирании и произвола.

Матильда ощущала теплую волну симпатии, которая шла к ней от Зилафа, и в то же время ей было приятно, что Уэстон явился в церковь только ради нее. Однако она решила на время забыть об обоих соперниках и внимательно слушать проповедь. Девушка понимала, что Уэстон хитро опутывает старушку, а Зилаф совсем не следит за словами Паули. Волнующий ток, струившийся справа и слева от нее, вызывал в ней чувство гордости, знакомое каждой женщине, которая чувствует себя желанной.

Через стрельчатые окна неожиданно ворвались косые лучи солнца, ярко расцветив праздничные наряды прихожан.

Ребятишки по обе стороны алтаря перешептывались, вспоминая, кто был папоротником, а кто одуванчиком, кто листочком, а кто эльфом. Матильда услышала чей-то голос, недовольно произнесший «тсс…», и приложила палец к губам, стараясь утихомирить ребят. Маленький колокольчик, сделав испуганное лицо, закрыл ручонкой смеющийся рот и втянул голову в плечи. Настроение у ребят было весьма приподнятое.

Бледный от нетерпения органист вертелся на табурете, бросая испепеляющие взгляды в сторону проповедника. Но Паули продолжал говорить:

— Пусть человек, который приезжает гостем в нашу прекрасную страну и не желает видеть тех, чьи руки поддерживают в ней порядок, лучше сразу покинет ее и никогда больше не возвращается. Что будет, если мы начнем плясать под дудку спесивых приезжих и потакать им? До чего мы доведем наш народ?

Помолчав секунду, Паули продекламировал несколько строчек из Готфрида Келлера:

Чтобы с нами этого не произошло, мы будем бороться и молиться Богу.

Склонив голову, Паули начал читать «Отче наш».

Лицо органиста с быстротою молнии скрылось: мощные звуки органа, наконец-то вырвавшиеся на волю, подняли всю паству и вынесли ее из церкви туда, где светило солнце и парни уже поджидали своих девушек. Три крестьянки, выйдя на паперть, подошли к высоким плетеным корзинам и, надев лямки, взвалили их себе на спину. Несмотря на воскресный день, они уже отнесли овощи в ресторан курзала.

Уэстон так расположил к себе мать Паули, что старушка разрешила ему проводить ее из церкви домой. Пока они шли эти несколько шагов, она пригласила англичанина на чашку чая.

Паули пил чай стоя. По требованию директора курзала было созвано экстренное заседание муниципалитета, на котором пастор должен был присутствовать. Мать пошла его немного проводить. Пусть Паули по крайней мере спокойно выслушает доводы директора.

Зилаф остался вдвоем с Матильдой, накрывавшей на стол. Прислонясь к пузатому комоду с латунным распятием, он не сводил глаз с девушки.

Но это не сковывало ее движений, со всей свойственной Матильде естественностью она позволяла Зилафу любоваться ею: то низко нагибаясь над столом, чтобы переложить с места на место ложку, то становясь на цыпочки и подымая руки, чтобы поправить абажур, то легко опускаясь на колени, чтобы проверить, ровно ли свисает скатерть, то снова изящно, как танцовщица, выпрямив свое стройное тело и отойдя в самый дальний угол комнаты, чтобы, подбоченившись, обозреть весь стол.

Белоснежную скатерть и салфетки украшала ручная вышивка, старинные чашки с золотым ободком были снаружи голубые, а внутри розовые. Матильда весело улыбнулась Зилафу, развязала косынку у себя на груди и покрыла ею голову, — ни дать ни взять деревенская молодка. Она отправилась в сад нарвать цветов к столу.

Не успела девушка выйти из дома, как Зилаф вообразил, что они уже поженились. И хотя молодой врач еще не обмолвился о своем намерении, он уже ясно представил себе всю их дальнейшую совместную жизнь. Квартиру нужно сменить на более просторную. Прежде всего им понадобится столовая с буфетом. А это стоит денег. Зато, когда он вернется домой, Матильда будет ждать его. Она поможет ему принимать пациентов. Значит, он сумеет уволить ассистентку. С матерью ей придется ладить. Двое детей — это максимум. Надо надеяться, что сперва родится мальчик. Потом они подождут лет девять-десять. Если вообще решат иметь второго ребенка. Правда, когда он приобретет известность, гонорары можно будет повысить. Пожалуй, они купят машину… Это важно для его репутации. Машина всегда производит впечатление. А в воскресные дни они будут ездить за город.

Пока Матильда выискивала на клумбе уже распустившиеся цветы гвоздики — бутоны она не срезала, пусть наслаждаются жизнью, — ее дети постепенно подрастали.

А когда Зилаф поседеет и состарится, он передаст практику сыну. Дочке в то время исполнится семнадцать, и он без долгих слов удачно выдаст ее замуж.

В эту секунду в комнату вошла семнадцатилетняя Матильда, ее глаза блестели, и все в ней — каждый взгляд, каждое движение — дышало радостью — так восторгалась девушка громадным букетом гвоздики, которым она украсит стол.

Зилаф переступил с ноги на ногу.

— Мне кажется, что этот Уэстон явился сегодня утром в церковь вовсе не из-за того, что он набожный.

Но Матильде не понравился тон молодого человека. Тоненькая ниточка, связывающая ее с Зилафом, чуть было не оборвалась.