Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

На следующий день, во вторник, в девять вечера Ноэль Килинг свернул в своем «ягуаре» на Рэнферли-роуд и, проехав несколько сот метров по темной, залитой дождем улице, остановился у дома своей сестры Оливии. Они не договаривались о встрече, поэтому он был уверен, что не застанет ее, — вечером это дело безнадежное. Ноэль не знал другой женщины, которая бы проводила столько времени в обществе. Но, к его изумлению, занавешенное окно ее гостиной было освещено. Он вышел из машины, запер ее и, пройдя несколько шагов по дорожке, позвонил. Через минуту дверь открылась, и на пороге появилась Оливия в ярко-красном шерстяном халате, без макияжа и в очках. Она явно не ждала гостей.

— Привет, — сказал он.

— Ноэль, ты? — В голосе ее было вполне объяснимое изумление, ибо брат не имел обыкновения заезжать к ней запросто, хотя жил всего в паре миль отсюда. — Что случилось?

— Ничего, просто захотелось повидаться. Ты работаешь?

— Да. Готовлюсь к завтрашней встрече, она назначена на утро. Но это не важно, заходи.

— Мы были с друзьями в Патни.

Ноэль пригладил волосы и прошел за ней в гостиную. Как всегда, здесь было удивительно тепло, светло, всюду цветы… Он позавидовал сестре. Он всегда ей завидовал. Не только ее яркой карьере, но и тому искусству, с которым она умела оформить каждую деталь своей жизни деловой женщины. На низком столике у камина лежали ее папка, множество бумаг, пачка корректуры. Она мгновенно все это сгребла и перенесла на письменный стол, ловко, чуть ли не одним движением приведя в порядок. Ноэль подошел к камину, якобы чтобы погреть руки, а на самом деле взглянуть на приглашения, которые Оливия складывала на каминную полку, и поинтересоваться ее светской жизнью. Так, приглашение на свадьбу (он такого не получил), на вернисаж для узкого круга в новой картинной галерее на Уолтон-стрит…

— Ты что-нибудь ел? — спросила она.

— Несколько кушеток.

Это была их старая семейная шутка: говорить «кушетка» вместо «канапе» [10] Ломтик поджаренного хлеба с икрой, сыром, ветчиной. .

— Хочешь что-нибудь?

— А у тебя есть?

— От ужина остался кусок пиццы, можешь съесть его, если хочешь. И еще печенье и сыр.

— Великолепно.

— Сейчас принесу. А ты пока налей себе что-нибудь.

Оливия пошла на кухню, которая была рядом со столовой, зажигая по пути свет, а Ноэль, последовав ее совету, налил себе виски, слегка разбавив содовой. Потом с удовольствием присоединился к ней, пододвинув высокий табурет к стойке, отделявшей кухню от столовой, и удобно устроился, — словно завсегдатай бара со знакомой барменшей.

— В воскресенье я ездил к маме, — сказал он.

— Да? А я была у нее в субботу.

— Она мне рассказывала. И про твое новое увлечение — американца, который притащился вместе с тобой, тоже. Как она, на твой взгляд?

— После всего, что случилось, по-моему, неплохо.

— Это действительно был сердечный приступ, как ты думаешь?

— Во всяком случае, для нас это сигнал. — Оливия криво усмехнулась. — Нэнси, например, уже похоронила ее и даже памятник поставила. — Ноэль засмеялся и покачал головой. Уж к кому к кому, а к Нэнси они всегда относились одинаково. — Конечно, мама себя не щадит. Она всю жизнь слишком много трудилась. Но сейчас, слава богу, согласилась нанять садовника. Это уже немало.

— Я пытался уговорить ее приехать завтра в Лондон.

— Зачем?

— Чтобы пойти на аукцион «Бутби», там выставлен на продажу Лоренс Стерн. Узнала бы, во сколько его оценят.

— Ах да, «У источника». Я и забыла, что аукцион завтра. И что же, она приедет?

— Нет.

— Ну и правильно, зачем? Она-то денег за акварель не получит.

— Не получит. — Ноэль пристально глядел в свой стакан. — Но может получить, продав свою картину.

— Если ты имеешь в виду «Собирателей ракушек», то советую тебе забыть об этом. Мама скорее умрет, чем расстанется с ними.

— А панно?

Оливия встревоженно нахмурилась:

— Ты говорил о них с мамой?

— А почему бы и нет? Согласись, они ужасны. И висят на площадке без всякого толка. Если их снять, она и не заметит.

— Это неоконченные работы.

— Все твердят, что они неоконченные. Даже надоело. А я уверен, что им цены нет.

Оливия помолчала, потом сказала:

— Предположим, мама согласится их продать. — Она взяла поднос, поставила на него тарелку, положила вилку и ножи, деревянную дощечку для сыра. — Ты собираешься дать ей совет, как распорядиться полученными деньгами, или предоставишь решать самой?

— Деньги, которые отдаешь, пока жив, вдвое ценнее тех, что останутся после твоей смерти.

— Ага. Стало быть, ты нацелился прикарманить их прямо сейчас.

— Речь идет не только обо мне. Нас ведь трое. И не смотри на меня с таким царственным презрением, Оливия, ничего постыдного тут нет. Сейчас всем туго приходится, согласись, а у Нэнси в голове только одно — деньги, деньги, деньги. Вечно нудит, как все дорого.

— Значит, это будете ты и Нэнси. Меня из списка вычеркни.

Ноэль повертел в руке стакан.

— Но отговаривать маму ты не будешь?

— Мне от нее ничего не надо, она и так нам достаточно дала. Я хочу, чтобы она жила в свое удовольствие, ни о чем не тревожась и не думая о деньгах.

— У нее есть деньги. Мы все это знаем.

— Да, сейчас есть. А о будущем ты подумал? Надеюсь, она доживет до глубокой старости.

— Тем более надо продать этих жутких нимф. И выгодно вложить деньги, чтобы обеспечить ей старость.

— Я не хочу обсуждать эту тему.

— Значит, ты не одобряешь мою идею?

Оливия, ничего не ответив, взяла поднос и понесла его к камину. Идя за ней, Ноэль подумал, что не знает другой женщины, которая умеет дать отпор столь жестко и непреклонно, если с чем-то не согласна.

Она резко поставила поднос на низкий столик, выпрямилась и посмотрела брату прямо в глаза:

— Нет, не одобряю.

— Но почему?

— Оставь маму в покое.

— Пожалуйста. — Ноэль легко уступил, зная, что это лучший способ в конце концов добиться своего, и, устроившись в одном из глубоких кресел, принялся за импровизированный ужин. Оливия прислонилась спиной к каминной полке и засунула руки глубоко в карманы. Он вонзил вилку в пиццу, чувствуя на себе ее упорный взгляд. — Бог с ними, с панно. Поговорим о чем-нибудь другом.

— О чем, например?

— Например, об эскизах, которые Лоренс Стерн должен был делать к своим большим полотнам. Ты когда-нибудь слышала о них от мамы и вообще подозревала об их существовании?

Он весь день сомневался, рассказывать ли Оливии о письме, которое он обнаружил, и о том, что оно сулит, и в конце концов решил рискнуть. Оливия сильный союзник, поэтому очень важно склонить ее на свою сторону. Из них троих только она имеет влияние на мать.

Задавая вопрос, Ноэль не сводил глаз с ее лица: на нем проступила настороженность, потом застыло подозрение. Этого он и ждал.