Виктория Токарева - Дом за поселком: Рассказы и очерк [сборник]

Ночная рубашка на плече Светланы промокла от Тамаркиных слез. Больше ее никто и никогда так не жалел.

Светлана попала в Москву, как дикий зверек в тайгу.

Должна была охотиться, защищаться и выживать. А впоследствии поддерживать окружающих.

Светлану никто и никогда не жалел. Напротив, ей говорили: «Ты сильная». Можно подумать, что сильным не больно, когда их бьют.

Актриса — профессия зависимая. Сидишь и ждешь: пригласят тебя или нет. Дадут хорошую роль или не дадут. Мужчины предпочитают блондинок. Режиссеры тоже, поскольку они — мужчины. Все артистки перекрашиваются и худеют. И вот их целое войско — стройных блондинок. К плохому режиссеру идти не хочется, а хороший — не прост. Измызгает и не возьмет.

Актерское сообщество не любит битых. Мягко перестает общаться. Надо уметь держать лицо. И только перед родными людьми необязательно притворяться. Они примут тебя любой. Тамарка, конечно, подковырнет, сунет палец в раскаленную рану. Она это умеет. Но в глубине Тамарки лежат драгоценные пласты.

Однажды Светлана пожаловалась сестре после очередного развода:

— Меня никто не любит.

— А ты сама любишь кого-нибудь? — простодушно спросила Тамарка.

Может быть, причина разлома в том, что Светлана была красивой. Ей казалось, что красота — дополнительный талон на счастье. Красива — и хватит. Больше ничего не надо. Ты уже за все заплатила. А Тамарка — невзрачная, и, чтобы нравиться, надо было доплачивать положительными качествами: верностью, хорошим характером, умением услужить.

Красавица может быть стервой. Это делает ее еще более привлекательной.

А страшненькая — не может, иначе получится: мымра плюс стерва. От такой все разбегутся.

Время сравняло сестер. Но в Светлане застрял эгоизм, а в Тамарке — ответственность.

Тамарка преподавала историю и переводила с испанского. Однажды с Острова свободы должен был прилететь важный государственный человек. Тамарке поручили встретить его в аэропорту. Самолет приземлялся в шесть утра. А в четыре часа утра у Тамарки из почки пошел камень. Боль. Больница. Какой там к черту важный человек? Какая Куба? Но уже ничего нельзя отменить. Команданте выйдет из самолета, начнет озираться, искать глазами: кто же его встречает? А никто. И он понятия не имеет, куда ему податься… Международный скандал. Тамарка из больницы вызывает такси, просит медсестру, чтобы ее накололи обезболивающими препаратами, и, как была, в больничном халате, отправляется в аэропорт. Сидеть она не может, ложится на заднее сиденье и, скорчившись, едет исполнять свой долг.

— Идиотка, — говорит Светлана. — А если бы ты умерла?

— Но ведь не умерла.

Да. Тамарка осталась жива. Встретила команданте и даже определила его в гостиницу.

Камень тем временем шел своим ходом. Тамарка кривилась от боли и замирала. Команданте не понимал: в чем дело? Но вопросов не задавал.

Возможно, он думал, что у русских так положено по протоколу: в халате и с перекошенной рожей.

Команданте — молодой мулат с зелеными глазами. Не влюбиться невозможно. Но когда по узкому мочеточнику движется камень с шипами — не до любви.

Тамарка вернулась в больницу. К вечеру камень покинул ее тело, громко клацнув о дно унитаза. Тамарка заглянула удостовериться. Камень был похож на маленькую мину, которую подкладывают под корабль или пускают на пути корабля.

Этот камень и был своего рода мина. Она вполне могла взорвать невинную Тамаркину жизнь, но Бог не позволил. Сохранил Тамарку.

Как опустела бы земля без нее…

Подошло время обеда. Светлана налила себе суп и замерла над тарелкой. Одной есть было неинтересно.

В последний день Тамарка сказала:

— Ты у меня есть, и это не дает мне опуститься.

Куда опуститься? Откуда?

У Тамарки есть дети и внуки, но они далеко, а Светлана — почти рядом. Тамарке важно то, что они появились в одно время и из одного места с разницей в пять минут. Прожили один кусок эпохи, продержались в истории страны. Светлана и Тамарка — современники, у них общие воспоминания. И никакие Севильи, никакие дети это не заменят. Севилья — чужой город. Дети — другие люди. Они живут на разных скоростях, и умирать они будут в одиночку, каждый за себя.

Светлана сидела в пустом доме над остывающей тарелкой и осознавала: пока у нее есть родная сестра, Светлана остается маленькой, любимой, привязанной к древу жизни, и ей не страшен пустой, холодный космос.

Тамарка ехала в такси и хвасталась перед шофером, выкладывала свои козыри: у нее муж-генерал, сестра-кинозвезда, а дочь живет в Испании, в Севилье, в том самом городе, где жила знаменитая Кармен.

Фоме исполнилось восемнадцать лет. Для собаки это много. В пересчете на жизнь человека — сто двадцать шесть лет.

Фома был мне предан, любил всем своим собачьим сердцем. Но еще больше он любил моего мужа Сашу. Он видел в нем вожака. А я всего лишь жена вожака.

Я платила ему ответной любовью, кормила по-царски, покупала грудинку, которую берут на суп: там хрящики, косточки и много мяса. В ванной я Фому не мыла и не расчесывала специальным гребнем. Он ходил грязный, как бомж. За все восемнадцать лет его чесали два раза, если я что-нибудь не путаю. А может, и один раз.

Соседи делали мне замечание, призывали к порядку. Я с ними соглашалась, но все оставалось по-старому. В чем проблема? Пес был сыт, здоров и весел. И пользовался успехом у женщин своего круга. Не хочется говорить «у сучек».

Это грубо. Они выделяли Фому среди других кобелей, ухоженных и породистых, не обращали внимания на внешний вид Фомы, ценя его внутреннее содержание. Видимо, у собак тоже бывает духовное родство.

На даче вместе со мной жила нянька Ирина Александровна. Она пасла мою трехлетнюю внучку, ходила с ней гулять на детскую площадку. Фома увязывался за ними. Прибегал на детскую площадку и первым делом мочился в песочнице. Наверное, писать в песок особенно приятно.

Мамаши и няньки дружно возмущались. Имели право. В песке играли дети, а собачья моча — это микробы, антисанитария и полное неуважение к аудитории.

Ирина Александровна возвращалась домой и заявляла скандальным голосом, что больше она с Фомой на площадку не пойдет и выслушивать упреки не собирается. Не такая у нее зарплата, чтобы выслушивать упреки в оскорбительной форме.

Что же делать? Сказать Фоме: «Не ходи», он не послушает. Даже ухом не поведет.

Он каждый день с утра сидит и ждет, когда можно будет выйти на волю.

Открывается калитка, и Фома вылетает, как пуля из ружья. Вокруг него — открытое пространство, море запахов, купол неба и собака Альма за соседним забором. Она не видит, но каким-то образом чувствует Фому, приходит в восторг и несется вдоль своего забора, как угорелая.