Константин Куприянов - Желание исчезнуть

– Нет-нет, просто вслух думал.

– Сюда! – воскликнула Марина, указывая на приоткрытую дверь в подъезд старого трёхэтажного дома, бывшего пионерского дома отдыха.

Стрельцов не раздумывая свернул туда. От неожиданности Катя не сразу сориентировалась, и ему пришлось взять её за руку и утянуть за собой, затем он лязгнул дверью.

– Наверх, – скомандовала Марина, которая уже поднялась на два пролёта.

Лестница была совсем старой и крошилась под их ногами. В здании, видимо, шёл вялый ремонт, но ни одного рабочего не было видно. Лишь по небрежно наваленным в углу лестничной площадки стройматериалам становилось понятно, что здесь, бывает, совершаются работы.

На третьем этаже Марина выбрала единственную закрытую дверь и затащила их туда. В пустой комнате пол был завален хламом, а стены изрисованы граффити, помещение было погружено в полумрак, окна заколочены досками. Из коридора слабо тянуло краской.

Стрельцов закрыл дверь, с внутренней стороны которой был работающий замок, и приложил палец к губам. Катя вжалась в тёмный угол, вновь закрываясь портфелем как щитом, и смотрела на него преданно и растерянно.

– Может, нам всё показалось? – спросил Стрельцов у Марины. Она пожала плечами. Оба прильнули к двери и сосредоточились на тишине за ней.

Стрельцов закрыл глаза. Это место напоминало войну: многие дома в зоне боевых действий были такими же покинутыми, изуродованными, испещрёнными осколками и пулями. Интересно, подумал он, слово «война» давно не подходило столь близко. Её как бы и не было за пределами Одессы, за границей сознания людей, которые оттуда возвращались, ведь все эти люди живут лишь тем, чем кормят их новости…

– Стрёл, не начинай, – шепнула ему Марина.

– Что?

– Не начинай философствовать! Сосредоточься!

Стрельцов не стал спорить. Вернуть концентрацию было и вправду непросто. В комнате было душно, морской воздух не поступал сюда. Он понял, что голова кружится, затылок пронизывала острая боль.

– Артём! – кричала Марина. – Ты должен собраться! Сейчас опасно, не время раскисать, слышишь!

Её голос был таким близким и реальным – Стрельцов готов был поклясться, что если только протянет руку, то почувствует её кожу, сможет взять её за руку. Вдруг безумная надежда, как сквозняк, освежила его и, собрав силы, он шагнул к ней, но свалился, когда попытался прикоснуться.

Он увидел, что Марина глядит на него с болью и сочувствием, но ничего не может сделать. Это было как в тот день. Что тогда было? Среда или воскресенье? Кого он обманывает? На войне не было дней, не было ночей – был счёт. Тик-так – сердце бьётся, можно жить. Тик-так, есть команда и её надо исполнить, больше ничего. Приказы чередовались, и важно было только их исполнение. Простые, лаконичные: «Убей», «Следи», «Наблюдай», «Отступаем». Но всё же чаще прочих первое. Все хотели смерти, все пришли за смертью, чтобы полюбоваться на неё, потанцевать с ней!

Катя помогла ему подняться. Марины нигде не было.

– Сколько времени прошло? – спросил Стрельцов. – На сколько я отключился?

– Не знаю. Может, на секунду. Что с тобой? Неужели нам действительно надо было залезать сюда?

Он сел посреди кучи хлама и огляделся. Ему стало лучше, но лёгкое головокружение не проходило.

– Душно. Извини, что-то я… не в форме.

Потом он посмотрел на дверь, силясь увидеть Марининым всевидящим взором то, что творится по ту сторону. Но девушка больше не появлялась.

– Там тихо, – прошептал он наконец.

– Да вроде того. Может, тебе показалось? – робко предположила Катя.

– Нет-нет, послушай… Награда назначена. Укры многих доставали. На фронте, в тылу, и даже в России. Посидим ещё.

Катя глядела на него очень недоверчиво, но любопытство играло в её глазах, заряжая взгляд сладким возбуждением. Они просидели в молчании друг напротив друга в полутьме минут десять. Ему нравилось разглядывать её, а она делала вид, что не замечает.

– Может быть, оторвались. Пошли.

Стрельцов и Катя вышли на отбелённую солнцем улицу. Они здесь были как на ладони, но никто не смотрел. Прохожих не было, беспечно дремлющими казались домишки частного сектора, утопленные в сочную зелень.

– Безопасно, – выдохнул Стрельцов.

– Точно? – Катя слабо улыбнулась.

– Эй, я не шутки шучу. Надо быть настороже, понимаешь?

– Не шутки, – подтвердила она, но всё ещё улыбалась.

«Дурочке нравится, что ты приволок ей войну, прямо как под заказ», – с ненавистью прошипела Марина.

– Пошли, провожу тебя в гостиницу.

По пути он изучал посёлок, людей: местных и приезжих. На центральной улице велись приготовления ко Дню Победы. Перед входом в гостиницу они расстались. Стрельцов оставил ей свой номер телефона и пояснил, что живёт в санатории. Попросил не говорить Кузьме об их знакомстве, и она с загадочной улыбкой кивнула.

– Дура, – воскликнула Марина ей вслед.

Стрельцов улыбался.

– А ты – ходишь по тонкому льду, – повернулась она к нему. – Либо делай дело, либо поехали отсюда.

– Нет, рано. Довольно на сегодня. Пошли, выспимся наконец.

Глава девятая

Спустя несколько дней, девятого мая в Крае совершались торжества в честь праздника Победы. Несмотря на малые размеры и то, что большее празднование приходилось на Геленджик, посёлок чувствовал себя важной частью всероссийского ликования, и тем, кто остался, выдалось посмотреть праздничный концерт на набережной, принять участие в марше «Бессмертный полк», отведать гречневой каши из полевой кухни, выпить за символическую плату «фронтовые» сто грамм. Вечером обещался салют.

Кузьма и его люди наблюдали за гуляниями отстранённо, но внимательно. Кузьма испытывал странное чувство, хотя не впервые он приезжал в посёлок, чтобы послушать песни и поздравления государственных служащих, специально прибывших на отдалённый мыс. Единственный живущий в Краю ветеран справил столетие последней зимой, и никто, кроме близких родственников, не знал, будет ли он присутствовать. В первой половине празднования его не было видно.

– Придёт, как думаешь? – спросил вполголоса Кузьма у Павла. Тот пожал плечами.

– Откуда ж мне знать. Он ваш, я и не знаю, кто он.

– Артиллерист, – со значением сообщил Кузьма. Под его рукой смиренно и торжественно сидел Борька.

Остальные люди Кузьму мало интересовали. Его взгляд слепо блуждал по радостным молодым лицам, наслаждающимся призрачным миром, который сохраняется благодаря незнанию, и он скорее испытывал раздражение, но оно не было злым – больше как к нерадивым детям, не выучившим урок. Однако в праздник вполне можно было простить им желание не думать о дурном, не представлять себе настоящую боль, кровь и грязную фронтовую работу. Дети иногда заглядывались на пятерых угрюмых мужчин, сгрудившихся на краю набережной, вдали от сцены. Они не надели формы, но все пришли в выглаженных рубашках, брюках, начищенных ботинках. К пиджаку Кузьмы была приколота звезда. Солнце было горячим, но тусклым из-за дымки над посёлком, и геройское золото мерцало слабо, никому не заметное, кроме его людей.