Константин Куприянов - Желание исчезнуть

– Кузьма опытный. Он себя в обиду не даст.

– У меня назначена с ним на сегодня встреча. Если он, конечно, не забыл. В прошлый раз я приехала, два дня назад, а он говорит: «Голова болит», – не стал отвечать на вопросы, попили чай и…

Катя остановилась и повнимательнее рассмотрела Стрельцова.

– Что?

– Что «что»? – удивился он. – Я внимательно слушаю.

– Да уж, – она поправила волосы, румянец прошёл по её щекам, потом тёмные ресницы порхнули вверх, и она вздохнула, словно чуть устала, хотя было лишь начало дня.

Стрельцов покосился на Марину. Та усмехнулась. «Напрашивается на внимание», – прошептал призрак в поднявшемся порыве ветра, который двигал ветви пихт, папоротник, юные травинки под ногами.

– Зачем ты здесь? Почему не идёшь к Кузьме? – спросила Катя. – Что же ты задумал? Вы с ним враги?

– Как много вопросов.

– Любопытно. Я всё вспоминала, как мы познакомились, не могла понять, кто ты. Выскочил, как чёрт из табакерки! И, скажу прямо: я вижу, как ты напускаешь на себя тайны, — она робко улыбнулась, но Стрельцов никак не отреагировал. – Ладно укры, а ты сам-то не задумал что-нибудь?

– В смысле «что-нибудь»?

– Ну, нехорошее что-то, — сказала она, отводя взгляд.

– Всё нехорошее я оставил там, Кать, – сказал он. Он вдруг беспричинно взял её за плечи, но почти сразу отпустил. Её тело потянулось к нему, но Стрельцов больше не прикасался к ней. – А сюда я привёз хорошее. Я просто люблю играть, понимаешь? Всегда любил. Вот сейчас я играю в слежку, в наблюдение – в разведку, ммм?

– Что «ммм»? Проверяешь, верю ли я? Ну допустим, верю, игрок, – она поправляла волосы каждые полминуты. – А что тебе не игралось в Москве?

Стрельцов нахмурился.

– Кузьма в опасности, я это теперь знаю. Но просто к нему прийти и сказать об этом – рискованно. Если за ним смотрят укры, они и меня увидят. Что тут непонятного? Я буду следить со своей стороны и вычислю их.

– Думаешь, их много?

– Думаю, двое или трое. Маловероятно, что один. Слишком трудно кого-то убить, когда ты один.

– А ты знаешь, как погиб отряд Кузьмы? Какой-то укр-камикадзе их подорвал, да?

– Это что, уже интервью?

– Пока нет…

Стрельцов помрачнел по-настоящему.

– Я пока не готов раздавать интервью, мало времени прошло.

– Говорят, все, кто служил с Кузьмой до конца, погибли. За ним есть странная слава. Все его уважают и почти все боятся…

– Так. Я не боюсь Кузьмы, понятно? Я встречусь с ним. Просто сейчас он ведёт себя опасно: привлекает внимание, наживает врагов. Я думал, он фермером опять пойдёт, ну или просто будет сидеть курить у моря на пенсии. А вместо этого: укры, кавказцы… Я от такого предпочитаю быть подальше, в тени. Что ему ещё в голову взбредёт?.. Но я буду рядом, когда он окажется в опасности из-за своего поведения. Я хочу о нём позаботиться.

«Неплохо, неплохо, она верит тебе», – прошелестел призрак. «Да ты и сам, похоже, веришь. Очень неплохо».

– У меня с ним интервью назначено. Надо ехать, – вздохнула Катя, вставая. Видно было, что она разочарована, что Стрельцов не хочет рассказывать ничего определённого.

– Поедем вместе. Посмотрю, что там рядом с домом. Может, что замечу.

– Играешь?

– Всё это игра, Кать. Всё, что не война, – это игра.

Таксист довёз их почти до самого дома Кузьмы. Дорога через посёлок была быстрее, чем их путь с Максимом, но всё равно заняла сорок минут. День выдался ослепительно солнечным. Притворяясь по воле Стрельцова незнакомцами, они через зеркало заднего вида редко посматривали друг на друга полупустыми от жары взглядами.

Не доезжая километра, Стрельцов вышел из машины и пошёл полем к участку, чтобы снова пройти к дому через сад. Прокравшись незамеченным, он увидел, что во дворе Кузьма разговаривает с кем-то. Присмотревшись, Стрельцов определил, что это невысокого роста крепкая женщина в дорогой одежде, перстнях и иных украшениях, густо накрашенные глаза её с восторгом и яростью впиваются в лицо Кузьмы, деформированное множеством полученных в разное время ран. Рядом с ними тёрся мохнатый волкодав. Марина возникла по правую руку от Стрельцова и напрягла слух.

– Говорит, чтобы был поосторожнее… что не будет его покрывать долго… что если самооборона, то он может делать… что захочет, а если нет… то пусть… не ждёт помощи от неё… ей выборы важнее, чем генеральские указы… а генералы, мол, приказали ей оказывать Кузьме… плохо слышно… содействие и защиту… поскольку он герой и всё такое.

– Кто она?

– Какой-то мэр, наверное, раз выборы или депутат тутошний, что-то такое…

– Забавно… Ты права. Она властная.

– Говорит, что кавказцы этого так не оставят… а он отвечает, что и он ничего так не оставит, если они не уберутся… говорит, что сам их уберёт, если надо будет, и пусть попробуют его остановить… она отвечает: осторожнее, Кузя, ох, осторожнее, это тебе не Одесса… Но, говорит, мне твой настрой нравится, они действительно, мол, распоясались.

Пёс залаял в их сторону, и Марине пришлось вжаться в тень дома, откуда она уже не могла подслушивать остаток разговора.

Когда женщина ушла с участка, а Кузьма остался курить во дворе, Стрельцов заглянул в несколько окон и увидел Катю в гостиной, сидящую с блокнотом и диктофоном наготове. Она собрала волосы в пучок и в этот миг, не знающая, что он смотрит, неулыбчивая и не касающаяся то и дело волос, выглядела как обычный столичный клерк, унылый и тревожащийся из-за близкого собеседования.

– Идём, – сказал Стрельцов, отдаляясь от дома в безопасную тень сада. Марина последовала за ним.

– Зря ты играешь с девчонкой, Тёма. Она не такая дура, как думаешь. Может и переиграть тебя.

– А что, я только с дурами, по-твоему, готов играть?

– Тебе её не жалко?

– Что жалеть? Сама лезет.

– А может, ты врёшь и мне? – Марина приблизилась, соединила своё бесплотное существо с его подтянутым, мускулистым телом, скрытым тенью покосившегося кедра. – Может, ты хочешь её? – зашептала она. – Как хотел когда-то меня? Может, тебе не нужна больше мертвячка рядом, а?..

– Марина, я всё отдал, чтобы ты была рядом, чтобы видеть тебя… сколько же раз повторять? Мы навеки, всегда, будем вместе. Больше никто со мной не будет, – горячо прошептал Стрельцов.

Марина улыбнулась, но глядела недоверчиво. На самом деле теперь, месяцы спустя, она не имела такой силы, как прежде: её потусторонний холод почти не проникал в органы и кровь, не замедлял биение сердца, и требовало больших усилий услышать её, если только он сам не призывал её слух и взгляд на помощь.

– «Больше никто», – задумчиво прошептала она, всё ещё очень близкая, практически вросшая в него. – Что ж, пока мне тоже кажется, что ты играешь с ней. Но похоть сильнее всяких обещаний. Кстати, это твоя мысль, Профессор, не моя, – она улыбнулась.