Евгений Каминский - Свобода

В перерыве между парами хохол шепнул ему, что сегодня есть дело и можно срубить хорошие деньги. Жора, не оборачиваясь, спросил, где товар и куда отнести. Хохол рассказал, что и где, и, сунув в кулак Жоре свернутые в трубочку червонцы, исчез. Жору знобило. Наверное, начинался грипп, и, значит, следовало отлежаться дома. Но червонцы! Их было много, даже очень. Времени до вечера, когда Жора должен был передать товар, было еще довольно много, и Жора поехал в Старый Петергоф. К Вале Донскому. То есть, конечно, к Наташе. Поехал прямо с товаром.

В Наташиной комнате они втроем пили чай, а Жору знобило. Передавая чайник, Наташа ненароком коснулась рукою Жориной щеки и вздрогнула. Потом приложила ладонь к его лбу, вскинула брови: «У тебя жар!», достала из тумбочки градусник, и оказалось тридцать девять и шесть. Жоре надо было уже ехать в Питер, к Академии художеств, и там, на ступеньках возле сфинксов, передать товар, но все плыло у него перед глазами, и он не мог найти в себе силы, чтобы встать и пойти. Наташа с Валей хлопотали возле него, полулежащего на Наташиной кровати, а он упрямо порывался встать и пойти, чтобы «передать эту сумку Мансуру». Где? Когда? Ты никуда не поедешь! «Не могу не поехать. Мне заплатили!» — говорил он, кутаясь в Наташино байковое одеяло и бессильно опуская голову на подушку, пахнущую фиалками. Потом вещи и предметы в комнате стали увеличиваться перед Жориными глазами, словно их надували, и то приближаться, то удаляться от него. Потом он куда-то летел, передавал сумку с товаром, но только не Мансуру, а Наташе, и та извлекала из нее термос с чаем…

Он открыл глаза, не понимая, где находится.

Это была не его комната. За окном таились мрак и тишина, а на соседней кровати кто-то спал. Стараясь не скрипеть пружинами, он встал, на цыпочках подошел к спящему. Наташа! Подложив правую руку под голову, с разметавшимися по подушке волосами, она не дышала. Он испугался. Но потом, приглядевшись, увидел плавно и едва-едва вздымавшуюся и опускавшуюся грудь. И — ни звука. А где же Валя? Его тут не было. Жора был, а Донского не было. Он сел на свою (Наташину!) кровать и все вспомнил, заглянул под стол — сумка исчезла. У него затряслись руки, он подошел к Наташе, тронул ее за плечо. Та сразу открыла глаза. Он хотел ее спросить, но она первая заговорила:

—Валя твою сумку повез Мансуру и, наверное, опоздал на последнюю электричку. Как ты себя чувствуешь? — Она улыбнулась.

—Хорошо, — сказал он и, не понимая, почему это делает, но и не собираясь не делать этого, лег рядом с ней и прижал ее к себе…

Утром Валентин в общежитии не появился, и притихшие, счастливые, все никак не могущие оторваться друг от друга, они подумали, что, переночевав где-то, он отправился в университет на занятия. Сами же они решили опоздать и приехали в университет только к третьей паре. Весь день Жора, чудесным образом за одну ночь переболевший гриппом, летал по коридорам как на крыльях и не беспокоился о деле, которое сделал за него приятель. Правда, это «приятель» по отношению к Донскому звучало в Жорином сознании теперь как-то фальшиво и не без усилия. А ведь еще вчера оно могло легко сорваться с его языка.

Вечером все в общежитии узнали, что Донского загребли с наркотиками.

Ночь Наташа с Жорой просидели на ее кровати, и утром Жора собрался идти сдаваться. Наташа его не задерживала, только плакала и обнимала, и Жора попробовал убедить себя в том, что не стоит спешить в ад, что, может быть, Валю отпустят, ведь он — ни при чем. Ну а уж если не отпустят, тогда, конечно… И потом, если дело плохо, Валя (он же не враг себе?!) расскажет следователям как все было, и тогда за Жорой придут. Так стоит ли лезть в петлю, если ее накинут тебе на шею и без твоего желания?! И они не поехали на занятия, а весь день провели вместе. Вечером Жора потащил Наташу в ресторан (в кармане у него были те самые червонцы). Медленно пьянея, он говорил ей, что и в тюрьме будет думать о ней. Она плакала, уверяя его, что будет ждать, что пять лет — не срок. А он смеялся: могут дать восемь. «Нет! — защищалась она. — Восемь не выдержу…» и опять плакала, а он, пьяный и счастливый, ее обнимал…

Ночь они опять не спали — ждали следователей с понятыми. Но никто за Жорой не пришел, и тогда Жора с Наташей предположили, что оперы караулят Жору в его квартире. Утром он позвонил домой, и отец сказал ему, что большой мальчик должен вести себя как мужчина и не забывать позвонить родителям, чтобы сообщить, что с ним ничего страшного не случилось. «Меня дома, случайно, никто не ждет?» — осторожно спросил он отца. «Ты что, с ума сошел? Да мать всю ночь не спала, ждала, места себе не находила!»

И Жора понял, что Валя его не выдал, и предложил Наташе жить вместе, жить друг другом, жить друг для друга до тех пор, пока его не заберут. И они жили вместе, жили, сливаясь в одно, становясь одним, прорастая друг в друга, становясь друг другом и уже не понимая, как можно было прежде жить друг без друга — жить так, как они жили прежде?! Они жили над пропастью под дамокловым мечом, каждую секунду ожидая стук в дверь, и были счастливы. Так счастливы, как никто в мире не мог быть счастлив. И каждую секунду находясь на вершине блаженства, готовы были умереть. Без сожаления, без страха. Потому что все, о чем мечтает, к чему стремится, чего добивается от жизни человек, — все это главное, великое и прекрасное было у них каждое мгновенье.

Всякий раз, соединяясь с Наташей, Жора был неистов. Ему чего-то все время не доставало в этом пиршестве плоти, он все никак не мог добраться до чего-то, существующего в Наташе, но недостижимого для него. Наташа же просто растворялась в нем, исчезала. Но этого ему было мало, потому что не вся она, не до конца принадлежала ему. Это его злило. Было что-то в ней такое, чем он еще не овладел, не поглотил, что-то, что осталось в ней… для Вали Донского! Вот какая мысль лезла ему в голову, и ему хотелось изорвать любимую в клочья, но добраться до того, что ему в ней не принадлежало. Добраться и присвоить это. Или уничтожить. А она и не сопротивлялась. Ее уже попросту не было. Она уже была Жорой Крутовым, а себя не знала и не помнила…

Странно, но Жору никто не искал. Его до сих пор не вызвали на очную ставку с подследственным Донским, хотя прошло уже больше месяца с того момента, как последнего взяли с сумкой, набитой травкой. Пару раз туда, к Вале, наведалась Наташа. И не только по вызову в качестве свидетеля, но и, кажется, по своей инициативе… Все это время Жора с Наташей горели ровным голубым пламенем и никак не могли сгореть. Понять их мог бы только тот, кто хоть раз на миг ощутил внутри себя этот огонь.

—Ты должен прийти к ним и рассказать, потому что все это не справедливо по отношению к Вале, — то и дело начинала Наташа, и тут же спохватывалась: — Нет! Я не могу тебя потерять, потому что тогда жизнь мне не нужна…