Пал Сабо - Пядь земли

Потому что подарки эти — совсем не то, как если бы он что-нибудь купил и подарил жене Тарцали или сыну Тарцали или если бы Тарцали что-то подарил его семье. Это — совсем другое дело.

Господа же дарят чаще всего то, что им самим негоже, вроде того, как однажды зимой, когда уже морозы стояли, отдал Гоз старую драную шубу цыгану Тити из Харшаня, который обмазывал у них курятник, а закончив работу, попросил: «Дайте еще чего-нибудь на бедность, хозяин!»

Да, это точно то самое.

Он, может, и не попросит, а ему все равно кинут что-нибудь. На бедность.

Вот так же, на бедность, хотели его на именинах у эконома угостить стаканом вина, а весной сигару дали. Он тогда отказался: мол, спасибо, не курю; а все равно, чуть что, вспоминаются такие случаи.

Тарцали, тот говорит: пусть, дескать, дают, они беднее не станут, а нам пригодится. Да только Красный Гоз по-другому считает. Говорить он ничего на этот счет не говорит, но твердо знает, что самого себя стал бы презирать, приняв такую милостыню.

Вспоминается ему, правда, что вот зимой выручил его почтмейстер с теми столбами; да и агроном летом закрыл глаза на обман с пшеницей. Значит, там он принял от господ подачку?.. Да нет, это другое, это не подачка. Будь Красный Гоз на их месте, он точно так же сделал бы.

А скорей всего еще больше помог бы.

В то же время чувствует он и понимает, что не так это просто, что человек всегда зависит от условий, в которых живет, которые определяют каждый его шаг… Только он, Красный Гоз, не хочет сидеть и ждать, как эти условия сложатся. Он сам хочет своей судьбой управлять.

Как бы там ни было, факт тот, что он победил, все препятствия устранены с их дороги, а господ на крестины он не позовет, и все тут.

Ни того, ни другого, ни третьего.

— Давай хоть почтмейстера позовем… — просит Марика.

— Нельзя, Марика, никак нельзя. Вот если почтмейстер меня пригласит к себе когда-нибудь… тогда, пожалуй, можно об этом говорить. А теперь давай посмотрим, кого звать…

Крестной матерью будет Пирошка Пашкуй, жена Тарцали, она и понесет детей в церковь в воскресенье утром. Правда, не очень-то это легко — да там повитуха будет, поможет в случае чего. Пирошке ведь и кувшин еще тащить, да с водой. И воды надо побольше, потому что младенцев — двое; тут и священнику придется поспешить, чтоб все было в порядке. Словом, обо всем надо позаботиться.

У старой Гозихи в таких делах опыт большой. Однако все обсудили они заранее, до последней мелочи. Так что загвоздки не должно быть. Теперь только пройти, гостей пригласить. Каждый, кого позовут, знает об этом заранее. И само приглашение — это уже как бы для порядка. Чтобы, значит, форму соблюсти. Шара Кери никогда еще в деревне не служила, к тому же это ее первые крестины: любить-то ее любили, уважали, а к роженице звать не решались. Правда, пока и родов немного было: всего-навсего три. Первой Лили родила, мельникова дочь (которая во сне зачала, а теперь ее Геза Тот хочет в жены взять; говорит, отцом будет ребенку), потом жена Габора Буйдошо. У этих один сын уже есть, девятнадцати лет, и вот только теперь второй появился. Потом, значит, у Тарцали; да тем Ставичиха родственницей приходится, через мужа своего, Антала Торни, родного племянника Пашкуихи. Не звать же им другую повитуху! Словом, у Красных Гозов принимала Шара Кери роды первый раз с тех пор, как в деревне появилась. Записывает она на бумажке, кого в кумовья звать, и сразу начинает с тех, кто поближе. Значит, с Чемегешей. А там как раз бабы варенье в сенях варят.

— Добрый день. Йожеф Гоз и жена его, Марика Юхош, просят оказать им честь и зовут молодых в воскресенье вечером к ним на ужин, — говорит она запинаясь, потому что Гозиха по-другому ее учила; да странное дело, те слова ну никак не хотят у нее в голове застревать. Так что пришлось сказать, как сама придумала. Вроде все сказано, что требуется… разве что не так немножко.

— Добрый день и вам… — выходит вперед старуха, — благодарствуем Йожефу Гозу за хорошую об нас память (уж она-то знает, как полагается говорить), и, если ничего не случится, всенепременно будут молодые… Принеси-ка стул, Юльча.

Юльча бежит за стулом, а Шара Кери начинает было отказываться.

— Что вы, что вы, мне еще ко многим надо зайти.

— Ну, немножечко посидите… Значит, крестины… Вот и мы здесь говорим, дескать, до чего славно, господи, до чего хорошо. Правда, девки обе, но вы уж мне поверьте, с парнями забот куда больше, чем с девками. Уж я знаю. Хотя дочерей у меня не было, сыновья все, да это тоже кое-что. Сколько трудов стоило их на ноги поставить, и не приведи господь… — говорит старуха. Ей лишь бы слушателя найти. Отойдет на минуту к печи, варенье помешает и опять возвращается.

Шара Кери встает:

— Ну, мне в самом деле пора…

— Постойте капельку, милая… — говорит старуха и потихоньку невестке моргает. Та оставляет варенье, вытирает пальцы о край платья, бежит в кладовую. А свекровь ее гремит посудой, выбирает ярко раскрашенную глиняную кружку, наполняет ее вареньем доверху. Закрывает кружку газетой, еще и рукой сверху прихлопывает и протягивает Шаре Кери.

— Возьмите-ка немножко варенья. Зимой пригодится, когда то того нет, то другого…

Шара Кери, растерявшись, берет кружку. Добрый литр в ней будет. За что же это ей?.. Из кладовой возвращается Юльча, невестка, в руках у нее миска с мукой. Сверху три яйца.

— Примите и это, пожалуйста, — говорит она смущенно. Будто стыдно ей за такой подарок.

— О… что вы, да я, право, не знаю…

— Берите, берите, — говорят ей бабы одновременно. А старуха добавляет: — На доброе здоровьице.

Видно, в самом деле придется взять. Ничего не сделаешь. Выйдя на улицу, останавливается в нерешительности Шара Кери; в одной руке у нее варенье, в другой — миска с мукой, прикрытая салфеткой. Не носить же это из дома в дом… Домой надо сначала отнести. Только зайдет еще, пожалуй, к Кишам: все равно по пути.

Входит она в калитку, а из-за стога в это время показывается Шандор Макра и идет к ней навстречу. В драной какой-то одежонке, руки у него в грязи, и не брился, наверное, две недели.

— Пшел на место!.. — кричит он, хоть собаки нигде не видно.

Молодая жена его Илонка Киш выглядывает из-за занавески на двери, выходит на крыльцо. Словно и не жена она Макре — такая вся чистая, ухоженная. Будто только-только из церкви. Пока гостья идет к крыльцу, муж и жена уже стоят рядом; он — будто его из чулана вытащили, где он долго валялся среди всякого хлама; она красивая, нарядная, хоть на витрину выставляй. Конечно, они тоже ждали приглашения. Только не очень в это верили. Макра, правда, приятелем был Красному Гозу, да ведь всем известно, что получилось у Красного Гоза с Илонкой…

Шара Кери удивленно смотрит на запущенного мужика.