Пал Сабо - Пядь земли

Конечно, беды большой пока не было. Ну, раздергали стог, верно… Да ведь, кто стащил, тому, видать, очень уж нужно было. Если мужик и былинку с поля не сможет унести, что ж это будет-то? Замерзнет он, и все тут.

Задумавшись, идет Ференц Вираг по соломенному следу прямо к Керешу.

Дальше — по берегу, в деревню. И приводит его след к самым воротам Лайоша Ямбора.

— Черт бы побрал этого Ямбора. Даже следы за собой замести и то ленится…

— Эй, Лайош, — говорит ему староста вечером в правлении (то на «ты» его называет, то на «вы»), — ты весь стог смотри не утащи. Оставь и мне немного.

— Какой стог? — смотрит на него удивленно Ямбор.

— Какой? Не валяй дурака. Будто не знаешь. Мой стог. С Коццега.

Мозги у Ямбора работают с бешеной скоростью: кто мог его выдать? Подлые люди! Он никому ничего плохого не сделал, а ему каждый так и хочет навредить.

— Я… я не брал, господин староста… я только один раз. Один-единственный, — произносит он торопливо. — Баба всю солому вытряхнула из тюфяка, а у меня и соломы-то нет больше, одна полова. Половы сколько хошь, да ведь ее в тюфяк не положишь, все бока исколет, хе-хе-хе… Я и подумал, что вы бы мне все равно дали немножко, господин староста, если б я попросил, хе-хе-хе… — В таких случаях лучше в шутку дело обратить.

— Может, и дал бы… Только, во-первых, вы меня не просили, господин выборный, а во-вторых, я не обязан свою солому раздавать. Вот так.

Так что Ямбор не может сказать, что Ференц Вираг его не предупреждал. И не один раз предупреждал.

А соломы становилось все меньше и меньше.

Вираг сначала в полицию думал заявить, да беда в том, что такие дела много волокиты требуют. Свидетелей надо найти, потом в суд таскаться… У кого есть на это время? Кто это может до конца выдержать? У него и без того дел по горло. Ну и потом, лучше действовать наверняка. Он и один вора поймает. Без всякой помощи.

Однажды, как-то к вечеру, надо было кого-нибудь из выборных послать на хутор: эконом там бабу одну избил, жену батрака. У бабы — восьмеро ребятишек, да и беременная она к тому же; должно быть, сболтнула что про эконома, да про кухарку, да про агронома — вот эконом и устроил ей выволочку. У бабы выкидыш случился, это на четвертом-то или пятом месяце: даже врач к ней выезжал. Для того и выборного пришлось послать. Ямбор как раз оказался в правлении, вот его и хотел отправить Вираг.

Однако Ямбор отговорился, сказал, что ему, мол, некогда на хутор идти, ему домой надо, жена хлеб собралась печь.

«Так. Хлеб, значит, печь…» — подумал про себя Ференц Вираг. Нажал на звонок, рассыльного вызвал. Чтоб тот за другим выборным сбегал.

Вспомнил он об этом вечером, когда шел не спеша домой; помнил и после полуночи, когда, одевшись в тулуп, шел к Коццегу.

Месяц был в последней четверти, на небе — ни облачка, звезды в высоте мерцали дремотно. Холодный ветер дул с севера, под ветром съежилась, затвердела грязь. Звенели сухие подсолнечные будылья, шелестел прошлогодний бурьян; мерзла земля в холодном сиянии месяца. Ференц Вираг прислонился к стогу спиной, постоял, прислушиваясь, трубку закурил. Ночь впереди большая, как море, и мысли все бегут и бегут, будто гребешки волн…

Вообще-то староста собой доволен, и по праву: кто из мужиков достиг в жизни того, чего достиг он? Ведь кем он был прежде? Никем. Бедняком, одним из многих. А кто он теперь? Крепкий хозяин с достатком. Даже, можно сказать, богатый. И к тому же староста. Не каждый может этим похвастаться. А насчет того, что, мол… подкупил его помещик… пусть себе болтают. Завистники всегда найдут, о чем шептаться… Однако недаром говорят, что лучше пусть завидуют тебе люди, чем жалеют… К тому же, если, скажем, не подписал бы он этот договор с помещиком, все равно ведь пруд-то был бы выкопан. Разве что дальше был бы от деревни. Не все ли равно деревне, здесь этот пруд или там? Завистники ж этого не понимают. Не доходит до них истина, хоть кол им на голове теши. А ведь если разобраться, то кому выгодней, когда помещик с деревней в хороших отношениях? Ему, старосте, или деревне? Ему-то с этого только и выгоды, что земля его возле виноградников тоже пойдет как виноградник. Потому что обмен так получается, что его земля там в самой середине. Где рукав Кереша излучину делает. Это конечно. Тут он Кое-что получит.

Землю эту он разделит на четыре части и продаст с аукциона. А потом за вырученные деньги купит на Шованьхате вдвое больше.

Несколько лет он это дело обдумывал, да хозяева виноградников очень уж ему мешали. Будто всем другим можно виноградники держать, а ему одному нельзя. Ну, теперь-то они не отвертятся: втянули-таки и их в обмен, объявив полученные от помещика земли виноградниками. А его землю никак нельзя обойти. Даже если бы он сам, скажем, захотел.

Землю эту он приобрел во время последних парламентских выборов; можно сказать, она сама ему в руки свалилась. Что ему оставалось делать? Не моргать же, как дураку! Уж моргать-то он не привык.

«Если б не пошевелил я вовремя мозгами»… — думает староста. Но что тогда было бы, о том ему думать неохота…

Вот и солому он сюда привез в прошлом году, потому что заранее все предусмотрел. Содома эта нужна для того, чтобы кирпичи обжигать.

Потому что это чистая правда — ничего не взял он от помещика. Не такой он человек, чтобы пойти на это. Только подумал вовремя: ох, какое строительство развернется скоро на Коццеге.

И его дом будет здесь построен. Он и балки купит дешевле, и доски, и известь, и цемент, и железо, и гвозди, если вместе с помещичьим будет покупать. Помещичьи люди ему и привезут все, и мастеров дадут. Словом, он знает, что делает. Ну конечно, что говорить: все это ему эконом пообещал, когда он первое время с договором не соглашался. Рука руку моет, как говорит эконом, и тут он, конечно, прав.

Будет у него дом, какого ни у кого нет в деревне…

О чем только не передумал Ференц Вираг в эту ночь возле стога. И бывшую жену свою вспомнил, и господина Фукса… И уж конечно, Шару Кери… Ишь, в старостихи ей захотелось! Нет, никак это невозможно. Если б еще отказался он от своего поста — ну, тогда можно подумать. Да и тогда: лучше бы все-таки согласилась она так с ним жить. Любовницей. Да вот ведь загвоздка: и слышать не хочет она об этом. Говорит: если вправду любишь, женись… И до чего ж эти бабы глупые, никакого в них понимания…

Месяц уходит за стог; Ференц Вираг уж было и задремал немного… И тут вдруг слышит: отдаются в стоге шаги. Прислушивается. Чьи-то сапоги стучат по мерзлой земле.

Идет, голубчик, идет; ворот поднят, руки в карманы сунуты, под мышками — вилы. И в этот момент облаком заволокло месяц, словно кто попоной его накрыл.

— Этот еще тоже… Не мог подождать, пока наберу да завяжу, — смотрит Лайош Ямбор вверх, на месяц, и дует на озябшие руки. Правда, в рукавицах он, да мало с них толку. Жена из рукава старой сермяги их сшила.