Пал Сабо - Пядь земли

И в тот же момент звонкая пощечина раздается в горнице. Только не сразу отнимает Шара Кери ладонь: задерживает немного и вниз ведет, словно комара прихлопнула у старосты на щеке.

— Ну, это уж слишком, — мрачнеет Вираг.

— Слишком? Интересно! Если вы безобразничаете, так это не слишком. А если я защищаюсь, это, видите ли, слишком. Ишь вы, какой хитрый, — и что-то поправляет у него на груди.

Комната медленно идет кругом в глазах старосты. Это он безобразничает?! Это он хитрый?! Да ведь она сама колено к его ноге прислонила, она, а не соседка. Вот и всегда так: сначала раздразнит, а потом попробуй дотронься до нее — так лягнет, что лошадь. Плюнуть и уйти ко всем чертям — это было бы самое правильное. Да вот беда: до того крепко приворожила его повитуха — не может он без нее и двух дней прожить. Даже когда видит ее, разговаривает с ней, все равно не может. А если еще и не видеть…

— Готово. Я его уберу, чтобы вам не пришло в голову снова надеть.

И Шара Кери, помахивая галстуком, идет к шкафу. Спрятавшись за дверцу, шуршит одеждой. Вираг не видит, но хорошо знает, что сейчас она разденется, чтобы снова одеться. Каждый раз она это проделывает. Если в уличном платье была, переодевается в домашнее. Если в домашнем, то в уличное. Понимает Вираг, что делается это специально для него… Но что происходит сегодня — такого никогда еще не было. Вдруг выходит она из-за дверцы в коротенькой комбинации, в длинных чулках и обхватывает Вирага за шею, усаживает его на стул, сама садится к нему на колени.

— Так когда мы поженимся?.. — спрашивает.

— Ну… сказал же я… дойдет очередь и до женитьбы, — отвечает он с запинкой.

— Не увертывайся, милый, не увертывайся, очередь до этого все равно дойдет. Может, даже раньше, чем ты думаешь. Я пока еще немножко подожду. Но вообще-то, не советую тебе слишком долго тянуть, а то ведь… — целует она его в губы и спрыгивает с колен. Секунда — и халат ее застегнут на все пуговицы. Садится Шара Кери поодаль в плетеное кресло, руки складывает на груди и смотрит на Вирага, улыбается.

А Вираг сидит и не знает, на каком он свете. Наконец встает, шляпу надевает и, шатаясь, как пьяный, идет к дверям.

— Ноги моей здесь не будет больше, — бросает он на ходу и ругается. Но голос все-таки приглушает, чтобы не все расслышала Шара Кери.

— Ладно, ладно. Если вы мне понадобитесь, я сообщу…

И сообщать не пришлось. Где там! Еще вечер не наступил, а Ференц Вираг уже сидит в кооперативе, в канцелярии, и нетерпеливо высматривает в окно, когда повитуха пойдет домой. То, что она уходила куда-то, он заметил… День долог, чего только не случается за это время. Едва ушел староста от Шары Кери, как Лайош Ямбор к ней явился. Здоровается.

— Что с вами, мил человек?

А Ямбор столько нынче врал, что даже устал. Да и надоело.

— Эх, не спрашивайте… чтоб этому старосте пусто было. Солома у меня, знаете, кончилась… ну, пошел я, возьму, думаю, немного из Вирагова стога…

— Ладно, не рассказывайте, знаю я всю историю. Выглядите вы, скажу я вам, будто у сатаны в гостях побывали, — хохочет повитуха.

— Знаю. Да что поделаешь… Волосы-то вырастут еще. Я ведь к вам зачем? Мази какой хочу попросить.

— Мази? Мази я вам дам. А вы что же, так это и оставите?

— А что делать-то?

— Заявите на него.

— Заявить? Да ведь не он мою солому утащил, а я его.

— А это неважно. Да и не об этом только речь. Скажем, насчет участков и всего прочего…

Ямбор стоит, задумавшись, посреди горницы и коленом трясет. Потом вдруг говорит «спокойной ночи» и уходит.

Повитухины слова словно огонек какой-то в нем раздули; бежит, бежит огонек, перебирается с веточки на веточку, пока не наберет сил и не вспыхнет ярким пламенем.

Шара Кери посмеивается про себя. Лампу зажигает, принимается за уборку. Ох, этот Вираг: гордый, упрямый мужик, самолюбивый, своенравный… но ведь умный. Стоит помучиться, чтобы его приручить. Да если еще он Фери усыновит… Сын, Фери Вираг… будто так всегда и было… Только бы не держался он так упорно за свое место старосты. Какая им польза от этого или выгода?..

Собралась она поужинать раньше, чем обычно, да тут пришел за ней один мужик. «Идите скорей», — просит.

Подхватила она свой чемоданчик, двинулась за ним. Тут-то и увидел ее Ференц Вираг из окна кооператива. А теперь ждет, когда она пойдет обратно.

Шара Кери и в самом деле скоро возвращается: ничего страшного, бабенка молодая, первый раз в тяжести, испугалась немного. Словом, проходит она мимо кооператива; в хатах уже свет зажигают, но не стемнело еще. Слышит, кто-то торопится за ней, оборачивается.

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, красавец. Вы чего это по улицам слоняетесь?

— Вас дожидался, — отвечает Вираг угрюмо.

— Меня? Интересно. Я ведь за вами пока не посылала. Может, кто другой постарался за меня? Ну пойдемте, коли так, нечего здесь торчать.

Какая-то баба бежит мимо, в лавку, может торопится, и во все глаза на них уставилась, поздороваться забыла.

— Видите? Люди со мной уже здороваться не хотят. Из-за вас все.

— О, я этого не знала. Тогда лучше вам не таскаться за мной… — И Шара Кери ускоряет шаги. Да только Вирага теперь от нее и силой не оттащить.

Молча идут они до самого дома и даже в горнице молчат, пока Шара Кери лампу зажигает.

Сидит Вираг, понурив голову, будто молчания и одного только присутствия в этом доме достаточно, чтобы все его желания и мечты сбылись… Эх, не будь она повитухой… Или пусть будет повитухой, но безропотно, послушно подчинится ему… Вот о чем он думает.

— Скажите-ка, герой, что вы сделали с Ямбором, с выборным?

— Что сделал? То, что он заслужил. Если ему не нравится, пусть в полицию идет, в суд, заявляет на меня.

— Не такой уж он дурак, если хотите знать. Вон он уже по деревне ходит и рассказывает, что от вас одного зависело, где помещик пруд будет копать. Что, мол, подкупили вас и забрали участки, для строительства предназначенные…

— Это как же! Вон они, участки, на месте. Кхм, кхм…

— Что, простудились?.. Не то вы все говорите. И вообще распоряжаетесь общинной собственностью, как своей. Да только берегитесь.

— Это я-то? Я-то? — возмущается Вираг; но в голове у него совсем другие мысли. О Ямборе думает он, о мужиках, а еще об экономе и о помещике. Виноват он, что ему повезло? Что помещик задумал пруд копать как раз тогда, когда он, Ференц Вираг, в старостах ходит?.. Видно, на каждый роток не накинешь платок. Другой на его месте точно так же поступил бы, и все бы ему с рук сошло. А на него, вишь, теперь собак вешают… Где ж тут справедливость?

— Скажу я вам одну вещь, дядя Вираг… — то она «дядей» его зовет, то на «ты», а то вдруг «милый». — Чего бы не уйти вам из старост, пока не поздно? Плохо все это кончится, вот увидите.