Пал Сабо - Пядь земли

Однако с такими дверьми справиться непросто: изнутри окованы они железными полосами. Разве что богатырь какой-нибудь смог бы своей палицей разнести их вдребезги. А не такой хилый мужичонка… Правда, и мужичонка не так прост, как кажется: нашел-таки способ. Раз дверь нельзя сломать, за стену принялся. И вот заступ стучит по стене рядом с дверьми.

Стена — кирпичная, на кирпиче — глина; от времени высохла глина, растрескалась. Рассыпается в пыль. Стукнет мужичонка — и кусок, величиной с ладонь, отскакивает. От каждого удара содрогается корчма.

Отец с дочерьми переглядываются испуганно. Сотрясаются стены, звенят бутылки на полках, сквозь щели в потолке сыплется пыль…

Бывает, что тянется день, тянется и никак не закончится. Вот так получилось и сегодня.

Хоть и позакрывали полицейские все корчмы, а мужики все ж не расходятся, стоят на улицах, шумят, руками машут.

Многие только что с полей вернулись, с виноградников — гусениц с лозы обирали (то и дело читают по деревням распоряжения, чтобы каждый хозяин гусениц уничтожал), не торопятся домой.

Полицейские расхаживают по улицам; перья колышутся у них на шляпах, ремни скрипят; мужики уже издали шапки перед ними снимают. Почему и не снять? Полицейские — служивые люди. Они ведь не виноваты, что надо приказ выполнять.

— По домам расходись, по домам! — выкрикивают они.

— Идем мы, идем, господин унтер. Как не идти. Кто же это домой идти не хочет… — отвечает Имре Вад, да так смиренно, так послушно. Смеются мужики. Смотрят на полицейских глазами невинными, как у новорожденных.

Полицейские, постояв немного в нерешительности, идут дальше. Теперь вроде с околицы доносится какой-то шум.

Едва дойдя до угла, лицом к лицу сталкиваются они с землекопами. Впереди, как и прежде, пожилой мужик, за ним вереницей — остальные. Полицейские останавливаются, а землекопы проходят мимо них равнодушно, будто мимо телеграфных столбов.

Пришли, стало быть, сторонние землекопы. Больше будет теперь беспорядков — больше забот у полицейских.

Идет патруль дальше.

Господин Крепс только что открыл дверь лавки, тут и полицейские подошли. Створка двери почти прикрыла развороченное место на стене. Да не настолько, чтобы полицейский глаз ничего не заметил.

— Какие новости, господин Крепс?

— Новости, господин унтер? Никаких особенных новостей… — останавливается Крепс в дверях лавки.

— Лавку тоже решили закрыть? — перешагивает унтер через канаву.

— Закрыл. Землекопы тут проходили…

— Так-так. А ну, посмотрим… — заглядывает он за створку. — Это что за дыра? — показывает унтер сапогом на оголившиеся кирпичи.

— Это-то? А, не спрашивайте. Завтра заделаю.

— А все-таки?..

— О, да что там…

Но тут Серена выскакивает вперед и перебивает отца. Еще бы: такой случай отомстить этим мужикам.

— Землекопы чужие разломали, они ворваться к нам хотели, нас хотели убить!

— Заткнись! — рявкает на нее господин Крепс. Да поздно. Теперь хочешь не хочешь, надо рассказывать. Он им вина не давал, избави бог, он даже в лавку-то их не хотел пускать, от этого все и вышло… Словом, запутался господин Крепс. И дернуло ж эту девку вылезти! Никак не может усвоить, что полезно для дела, что вредно… Полезно, чтобы землекопы и в другой раз сюда заходили. Если нынче он с ними не по-хорошему расстался, так это ничего, можно пережить. А теперь вот пойдет: Протоколы, допросы, то, се… морока, словом.

— Мы скоро вернемся, — говорят полицейские и уходят.

А местные жители, можно сказать, все на улице: стоят разинув рты, глазеют на землекопов. Нечасто случается увидеть столько чужих за один раз… Смотрят на них деревенские, как на людей, которым больше повезло в жизни. Вишь, им достался главный подряд на строительстве пруда, хоть и меньше их, чем деревенских, что стоят теперь по обеим сторонам улицы, вдоль заборов, как вдоль крепостных стен, и глядят на нашествие.

— Смотри, кум, глазеют на нас, будто на дикарей, — говорит сквозь зубы черный мужичонка белобрысому.

— Точно. Вроде мы и не венгры им, — отвечает кум с горечью. Да и остальные думают примерно так же.

— Дрянная это деревня, чтоб ей сгореть.

— Точно. Дрянная. И народец тут никудышный.

Злоба разбирает пришлых, бежит по веренице из конца в конец. С ненавистью смотрят они на деревенских; глазами готовы убить всех. Пока до усадьбы добрались, совсем остервенели, как растревоженные осы. Ругаясь, опускают на землю тачки, лямки снимают, сбиваются в кучу, кроют на все корки и корчму, и ее хозяина, и деревню. Мол, все они тут одним миром мазаны…

— Землекопы прибыли, — открывает кухарка дверь конторы. Двое поднимаются из-за стола: Енё Рац и новый агроном. Агроном этот совсем еще и не агроном; с грехом пополам кончил экономическое училище, а агронома помещик хочет из него вырастить. Видно, мания у него такая.

— Вы сидите, не беспокойтесь. Я сам пойду распоряжусь, — говорит эконом и идет к двери. На веранде вставляет в глаз монокль, с минуту смотрит перед собой в раздумье. Нет, лучше без него. Вынимает монокль.

— Ну что, мужики, пришли?

— Нет. Не пришли, — огрызается черный мужичонка. Он чем дальше уходит от корчмы господина Крепса, тем злее становится: видно, голова у него медленно работает.

Старшой, бросив на него сердитый взгляд, подходит к эконому. Докладывает ему: так, мол, и так; насчет жилья интересуется.

— Жилье? Сейчас… Вашко! Вашко! Куда к черту этот Вашко делся? — кричит эконом.

А Вашко, батрак, никуда не девался, индюшатник чистит. Испуганно вылезает он оттуда.

— Что прикажете?

— Отведи мужиков в сарай!

— Слушаюсь. Пошли, что ли? — машет им Вашко.

Не нравится все это землекопам; другого они ждали чего-то, хоть сами не знают чего. Каждый раз, начиная работу на новом месте, думают: вот, мол, уж эта-то работа будет особой, лучшей, чем вся прежняя, особыми будут и люди вокруг, и кошт, и жилье, и местность. И каждый раз оказывается, что ничего подобного. А они все-таки верят. Верят, что в новой, в следующей деревне народ наверняка живет лучше, чем они. И помещик там добрее, и жилье им дадут удобное… С унынием оглядывают они пустую овчарню. И здесь, значит, то же, что везде. В этом сарае предстоит им жить, пока не кончатся земляные работы. В дождливую погоду будут они валяться здесь, в карты играть, еду готовить, письма домой писать. Сарай этот будто пришел за ними с прежнего места работы… то есть не пришел, а чудесным образом прилетел, опередив их. Будто невидимые руки подняли его и поставили на землю в этом поместье.

Старшой молча смотрит на них и ничего не говорит. Знает он своих мужиков. Сейчас их лучше не трогать. Сами успокоятся. Как сами утихомирились и возле корчмы. Но если б начал он их уговаривать, тогда бы они уж точно разобрали стену. А он им ни слова не сказал — они и одумались. «Ну его к чертям», — сказали, и только черный мужик потоптался еще немного у дверей. А потом и он сложил инструмент и впрягся в лямку.