Пал Сабо - Пядь земли

— Сильно стукнули? Ну-ка, покажи, — и быстро стягивает Гоз с его плеча пиджак. — Синяк хороший будет, — говорит он. В таких делах Красный Гоз понимает.

— Я сюда прибежал, здесь ближе… — и тут не выдерживает-таки Мишка, начинает реветь в три ручья.

— Ну ладно, ладно, не реви, до свадьбы заживет, не бойся. Знаешь, как говорят? За одного битого двух небитых дают. Так что не горюй! Землекопов этих тоже можно понять: пришли они издалека, ну и вообще — шутить не любят. Не с чего им ласковыми быть. Сам подумай: жену оставили, дом, детей, занесло их черт те куда… — но тут замолкает: ведь Марика тоже по воду пошла.

— Сестру свою не видал?

— Нет.

Молча, проворно строгает Красный Гоз ножку для тачки; время от времени остановится, подует на нее, повертит. Вот с этой стороны еще подстрогать чуточку… С ножкой в руках идет к воротам, возвращается обратно. Ножик замирает у него в руке; прислушивается Красный Гоз. Мать несет с огорода корзину турнепса; в сенях двойняшки вопят, друг друга перекричать стараются. Не от боли, не от обиды, а от хорошего настроения… Где же Марика?.. Пошла по воду, и все нет ее… Прилаживает Красный Гоз ножку к перевернутой тачке.

Стукнула калитка. Вот и Марика.

Сразу видит Гоз: что-то неладно. И платок ниже у нее, чем всегда, на лоб надвинут, глаза затеняет. И очень уж легкими кажутся кувшины в руках. «Принесла?» — спрашивает ее Красный Гоз, а Марика и глаз не подымает.

Идет прямо к веранде, тянется через перила, кувшины ставит на место. Подходит к Йошке, ногти себе ковыряет, как провинившийся ребенок. Молчит; только губы у нее кривятся. Плачет.

— Ну что ты?.. Говори же!

— Не принесла я воды… мужики там чужие, у колодца.

Красный Гоз проворно навертывает гайку, потом клещами затягивает. Перевертывает тачку, приподымает ее, пробует. Отряхивает ладони, будто от пыли (да и вправду испачкал, пока тачку чинил), потом, ни слова не говоря, поднимается на крыльцо, заходит в сени; шарит в углу, снова выходит во двор. В руке у него толстая палка с железным наконечником. Взяв палку под мышку, идет на улицу.

— Йошка! Не ходи туда, Йошка! — кричит Марика и бросается за ним. Да разве его остановишь. Уже за забором мелькает Йошкина шляпа.

А чужие к этому времени запугали деревню окончательно. Уже и зеваки исчезли из ворот, по дворам попрятались. Калитки заперты; только в щели заборов выглядывают кое-где люди.

Полицейские ходят растерянно по улицам, не знают, что делать. Надо бы вмешаться — да как?.. От начальства получили они указание — следить за порядком, действовать осмотрительно. Чужие землекопы расхаживают по деревне, глазеют, посмеиваются. Да ведь не запретишь: на это они имеют полное право. А что бабам зазорные слова кричат? Так господи! Что в этом такого… От этого еще ни одна баба не умерла.

Староста, правда, уже несколько раз к полицейским рассыльного посылал: дескать, пусть уберут чужих из деревни… Да ведь это легко сказать!.. Тут выждать надо. Сами угомонятся, как приступят к работе. И жеребенок взбрыкивает, пока на него хомут не наденут…

Солнце ушло за горизонт, опустели улицы. Только возле колодца светится несколько огоньков — цигарки в зубах у землекопов. Никак не решат они: уйти или подождать еще, а пока топчутся на месте. Двое умываются под краном; их, наверное, и ждут остальные.

Красный Гоз быстро идет по дамбе с таким видом, будто просто так спешит, по своим делам. Чужие — четверо их или, может, пятеро — смотрят на него; вроде бы они немного успокоились… а может, и нет — трудно ведь угадать, когда и как повернется настроение.

Вот он уже и рядом совсем, еще шаг делает… что это он? Идет прямо на них, будто они не люди, а тени или даже и того меньше. Будто сон на рассвете.

И вдруг делается им страшно, как страшно бывает людям в чужом, незнакомом месте. Вспоминается вдруг пословица, которую они так часто повторяли дома: насчет того, что в чужой хате и ковшик кусается. Сейчас они это очень даже хорошо понимают. Да поздно. Потому что тот молодой мужик уже вот он, и палка в его руках вдруг начинает летать, как волшебная дубинка в сказке.

И начинается позорное бегство. Один из тех, кто под краном мылся, без лишних раздумий перепрыгивает через калитку в чей-то чужой двор. Даже мыло с полотенцем забыл прихватить. Другой с перепугу в противоположную сторону кинулся — к правлению. Словом, бегут так, будто сама смерть за ними гонится.

Чей-то крик разрезает вечернюю тишину, бегущие на миг останавливаются, потом пускаются еще быстрее. Не проходит и полминуты, а Красный Гоз уже один на улице. Чужие бегут врассыпную. Кажется им, будто ворота тянут за ними черные руки, будто молчаливые заборы ждут момента, чтобы навалиться на них и придавить.

Опустела улица. А в усадьбе визжат, хрюкают свиньи, около сарая горит костер, и какая-то собака воет жутко перед домом свинаря.

Двор у Красного Гоза, умытый, чистый, ждет весну. На красивую девку похож этот двор.

Прибрано, подметено перед хатой, возле хлевов, у колодца. Словно не кончилась недавно зима, а лишь встречать ее приготовились хозяева. Заборы поправлены, там и сям белеют новые доски, столбы. Грязи здесь не увидишь: хозяин весь снег в огород вытащил. Правда, сада-огорода тут нет настоящего: хаты в переулке построены, на узком месте. Лишь года три назад отгородил Йошка кусок двора — зелень какую-никакую посадить на еду. Понравился пример соседям, сделали и они себе огородики.

Так что снег весь там растаял, в огородах. Земля на грядах — в черных жирных пятнах.

Марика еще в начале недели хату побелила; светится хата, как свежее молоко, смеется под солнцем. Понизу вывела Марика серую полосу. Побелила и хлев, переднюю стенку. Перед свинарником тоже не увидишь, чтобы навоз лежал просто так.

В хлеву уже две коровы стоят: Борка выросла, мать почти догнала. Да еще теленок есть маленький, да свинья с подсвинком, да два поросенка на откорм, не считая январских поросят. Гуси тоже хорошо расплодились, недавно как раз вывелись двадцать восемь гусят от трех гусынь. На прошлой неделе и утята вылупились, целый выводок: не зря, значит, мучились с ними… Да четыре наседки на яйцах сидят. За всем этим глаз да глаз нужен, приходится хозяйкам поворачиваться. То есть поворачивается больше молодая: старая-то прихварывает с осени, но с внучками возится, и то хорошо… Да хлебы надо печь, в горнице, в сенях убираться каждый день, да стирать, да мужа ублажать — словом, все Марике приходится делать, что замужней бабе положено.

Роды Марике не повредили, наоборот, расцвела она, став матерью, как розовый бутон. На щеках здоровый, свежий румянец играет; огоньки бегают в глазах — особенно когда засмеется. До замужества никто бы не подумал, что такой завидной бабой она станет… Ну конечно, в девках она тоже хороша была собой; однако тогда казалась она тонкой да звонкой, не видно было в ней особой крепости да силы. А теперь вот — на́ тебе… Словом, все говорят, да Йошка Гоз и сам видит, что семья у них — счастливая, удачная семья.