Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

Не успел я покинуть её кабинет, где объявилась Инна-жеребёнок:

— Я освободилась! — радостно прокричала она из айфона так, что Радий Каранда, удаляющийся на свой этаж, с любопытством оглянулся.

— Иди, идя… — махнул я рукой.

Он удивлённо покачал головой и пошёл к себе. Надо было, конечно, переговорить с ним о сложившейся обстановке, но времени не было.

— Пойдём на Валессу Азиз? — снова пропищала жеребёнок.

И я представил её лицо в обрамлении копны русых волос, и радостные изумрудные глаза, которые ждали меня где-то там, в большой, шумном городе, полный удовольствия и неизвестности.

— На кого?

Офисный коридор был пуст, я мог разговаривать без утайки.

— Её все знают! — гневно заверила меня жеребёнок из мобильника.

— Я не знаю, — признался я.

— Американская певица!

В её нотках прозвучало нетерпение молодости, она уже грызла свои золотые ноготки и отплёвывалась с досады.

— Негритянка? — я не хотел так быстро сдаваться.

— Р-р-р… — зарычала она тихонько.

— Не люблю негритянок, — сказал я.

Мне, действительно, не хотелось слушать ни американские блюзы, ни африканские «там-тамы». Сегодня я был сыт жизнью по горло. Я мечтал выпить водки и уснуть в объятьях жеребёнка, как в колыбели. Наверное, это, действительно, была старость, политая мудростью.

— Ты что! — с возмущением зашипела жеребёнок, напомнив мне моё место под солнцем.

Мне пришло прикрыть динамик рукой.

— Она русская! Белая! Родилась в Москве, но живёт в США!

Её негодованию не было предела; я выглядел столетним пнём, не понимающим политического момента: новое поколение колбасников выбирает там, где теплее, сытнее и мягче.

— А-а-а… — сказал я, чтобы она только успокоилась.

— Иногда приезжает на гастроли, — добавила жеребёнок, выпуская пары.

— Хоть что-то приличное? — почти уступил я.

— Тебе понравится, — холодно пообещала жеребёнок и мгновенно разлюбила меня.

— Минутку! — всполошился я, заскочил к себе в кабинет и оделся, изгаляясь, чтобы не оторваться от телефона.

Не знаю почему, но мне нравился её голос, он дарил надежду в жизни, и я в очередной раз поддался искушению надеждой на благополучный исход мероприятия под названием жизнь.

— Я тебя обожаю! — опять закричала жеребёнок. — Ты берёшь такси, подхватываешь меня у магазина, и мы летим на Ленинградский, в «Ярь».

— Куда?.. — переспросил я, дразня её, как дразнят щенка куском колбасы.

— Ресторан «Ярь»! — гневно повторила она и, должно быть, швырнула айфон в стену, потому что в динамике раздались скрежещущие звуки.

— Хорошо, — сказал я в антифазе, — если в пробках не застряну.

— Не застрянешь, я уже столик заказала, — она отключилась и, видно, побежала наводить марафет.

Я с ужасом подумал, что начал делать поблажки, а ведь ещё совсем недавно я дал себе слово никогда и ни чём не уступать женщинам. Девиация в сторону сажания себе на шею кого-нибудь из них меня совершенно не устраивала. Но и расставаться на второй день знакомства было глупо. Может, она поумнеет, подумал я и сам же себе ответил: «А как же! Держи карман шире!»

Я вызвал через агрегатор такси, а когда вышел из башни, оно уже ждало меня у ступеней, а шофёр вежливо улыбнулся.

Я вспомнил, что жеребёнок сказала:

— Встретимся у «Библио-Глобуса».

Какого «глобуса»?

Я сказал вопросительно:

— «Библио-Глобус»?

Шофёр понимающе кивнул, и мы поехали, но пробок всё же не избежали, немного постояли вначале на Садовом, потом — на Петровке, и ещё в каком-то тёмном месте, где не было даже иллюминации. Меня почем-то страшно удивляла реклама на каждом углу: «Меняю собственные зубы на несъёмные протезы!»

Шофёр отчаянно зевал. Я заразился от него и едва не проглотил свою итальянскую трость.

День стремительно катился к ночи. Уставшая Москва разъезжалась по домам, и только из-за рекламы, и праздничных огней притворялась неугомонно-деловой. И картинки за окном в размытых тонах походили на гиперреализм очень филигранного художника.

Инна-жеребёнок выскочила на мороз — в белых сапогах на шпилька, в серебристой шубке, с таким же серебристым воротником и в джинсах в обтяжку, весёлая, забавная, ничуть не уставшая, и я догадался, что она готова отработать в магазине, отплясать ночь в ночном клубе, а утром, как ни в чём ни бывало, явиться на смену и вечером повторить цикл. Шлёпнулась рядом, чмокнула меня в щеку, ткнувшись холодным носом, и страстно укусила за ухо аж так, что я дёрнулся от боли.

Я ощутил тепло её тела, желание, которое она принесла с собой, и проклял ресторан, и какую-то там американскую певичку, из-за которой должен был терпеть и ждать ночи. Одно радовало, ресторан оказался в центре, и не надо было тащиться к чёрту на кулички.

— Я вначале думала, — жалостливым голосом призналась Инна, радостно дыша мне в шею, — что ты пикапёр.

— Не понял? — нахмурился я, безрезультатно ища я памяти аналог этому слову.

— Ну, это те мужчины… которые… знакомятся… с девушками… только для секса, — объяснила она, делая скидку на мой возраст и мою бестолковость.

Я посмотрел на неё свысока в прямом смысле слова, но промолчал и вдруг сообразил, что жеребёнок — это моя психотерапия, потому что предыдущую ночь я спал без кошмаров.

— В зелёной форме-то?

— Знаешь, какие они коварные?.. — тяжко вздохнула она.

— Не знаю, — отшутился я с иронией.

— Ты даже не представляешь, на какие уловки они способны, чтобы только загарпунить девушку.

За окнами мелькала новогодняя Москва, и мне не хотелось думать ни о каких вероломных пикапёрах, меня ждали культурная программа, шикарный ужин и не менее шикарная ночь любви. Последнему пункту я отдал бы предпочтение, цинично сократив первые два до минимума.

Я посмотрел на неё с ожиданием:

— Ради лайков, что ли?

Едва ли её личная жизнь интересовала меня в таких подробностях. Одни раз я уже собственными ушами слышал, как она говорила кому-то по айфону:

— Хватит валандаться! Пора остановиться на старичке!

Старичком, разумеется, был я. Человек, который пренебрегает очевидным, проигрывает; поэтому я заподозрил, что она обычная лирушница, зацикленная на своих блогах, но какое мне было дело её переживаний? Я и не думал жениться, если жеребёнок это имела ввиду, хотя наш роман был больше, чем фоновый интерес к женщине. Разумеется, до Ники Костровов ей было далеко, примерно, как до Марса. Но я же терпел, я давал ей шанс дорасти и соответствовать, но, кажется, она ещё ничего не понимала, а чтобы ухватиться за ум, так это, кажется, были только благие намерения.

Инна-жеребёнок крайне удивилась.

— Ты и про лайки знаешь? А с другой стороны, ты, как бы, должен ревновать?.. — вопросительно добавила она, вскинув на меня свои бесподобные глаза.