Михаил Белозёров - На высоте птичьего полёта

Я тут же вспомнил последнюю неудачную женитьбу Ефрема Набатникова и его очень даже богатую сексуальную жизнь, известно, чем кончившуюся. Ему везло только в бизнесе да на войне, да и то только до определённого момента. Жаль, что за низкие поступки не убивают, я уже не говорю, что за предательство мужской дружбы — тоже.

— Считай, что я уже ревную!

Она оценивающе посмотрела на меня, сложив руки у меня на груди, как на подоконнике, и уточнила, глядя в глаза снизу вверх своими бесподобными глазами, глубокими, как омут в ясный день:

— Да?

— Да! — твёрдо ответил я.

— Вот таким я тебя и люблю! — кинулась мне на шею, и я едва не расплавился, ощутив сквозь одежду её крепкую грудь и возбуждённые соски.

С места водителя это выглядело так, словно мы молимся богу секса. Идиотское положение.

— Каким? — спросил я в надежде, что она наконец опомнится и перестанет нести чепуху.

— Когда камушки перекатываются…

Я вздохнул с долготерпением, и мы приехали.

Ресторан походил на «Большой театр» в миниатюре, такой же помпезный и вычурный. Огромная люстра украшала высокий потолок. За рядами столиков прятались кабинки, драпированные красным бархатом. Мы заняли вторую справа с видом на сцену.

— Ты бывала здесь? — догадался я.

— Один раз, — поспешно ответила она так, чтобы я, скотина, больше и ни чём не расспрашивал, и я почувствовал, что крайне нетактичен, просто монстр нетактичности и невоспитанности: нечего женщинам напоминать их прошлое. Вот тебе и жеребёнок, удивился я, на ровном месте рога наставляет.

Мы заказали: каре ягненка (лично мне — двойную порцию), селедку под шубой и салат с печёным лососем. А также соки всех сортов и двести граммов водки. Я решил сегодня не злоупотреблять, всё-таки культурное заведение, публика вокруг нарядная и возбуждённая, поймёт не так.

Вышел чёрный конферансье в пёстрой бабочке, что что-то объявил. Я почувствовал себя идиотом. Была у меня такая слабость, полное и абсолютное непонимание иностранных языков. Из-за этого меня в пажеские корпуса и не взяли, но я не очень расстроился.

Тут подали водку с салатиками, я отвлёкся, а когда поднял глаза — обомлел: Валесса Азиз была той женщиной, о которой мечтают все, без исключения, мужчины. Высокая, под метр восемьдесят, но не тяжелая и не хрупкая, ладная, стройная, как пальма, и гибкая, как балерина. Редкая порода.

— Она не русская? — спросил я, не в силах оторваться от неё лица, в котором чувствовалось всё самое лучшее от русского и всё самое лучшее от восточного мира.

— Стопроцентная москвичка, — ответила дюже вредным голосом Инна-жеребёнок, заметив мою реакцию.

— А родители?..

— Отец бербер.

Жеребёнок уже пожалела, что притащила меня сюда.

— Вот в чём дело, — удивился я и понял, откуда у Валессы Азиз густые и толстые, как у лошади, тёмно-рыжие волосы и карие глаза с такой поволокой, что дух захватывало.

Валесса Азиз была в блузке свободного покроя и рваных джинсах. Публика сказав: «Ах!», встретила её длинными аплодисментами.

За ней выкатили какие-то шустрые ребята породой пожиже и хлипче. Разве что барабанщик был ей под стать. И я вдруг заревновал. Я не испытывал этого чувства лет десять. Жена просто-таки задавила его во мне своим домостроем. Очевидно, что из всей американской компании один барабанщик имел хоть какие-то шансы спать с ней, остальные были мелкими и дефектными: то голова маленькая, то африканские крови выпирали в виде гипертрофированных губ и чёрных патл. Не нравились мне почему-то негры.

Валесса Азиз взяла микрофон, вышли на середину сцены и на чистейшем русском, без капли акцента, сказала:

— Сегодня наш репертуар — ретро семидесятых!

И снова зал сказал: «Ах!», чтобы пасть к её ногам, однако, барабанчик ударил, и последний звук ещё дрожал воздухе, когда она взяла первую ноту — шершаво от избытка природной силы, но мелодично, чисто, как утренние лучи солнца, и запела о девушке из Нагасаки.

Несомненно, я слышал раньше эту песню, он не мог вспомнить, где именно, и только когда дело дошло до «джентльмена во фраке», тут и вспомнил Высоцкого. Однако у него эта песня была проходящей, одной из многих, а у Валесса Азиз — фирменной маркой, и она её преподнесла с таким блеском, что зал принялся бить посуду, кричать «Бис-с-с!!!» и неистово аплодировать. А один полковник в парадной форме ВВС, встав на колени, даже преподнёс ей огромный букет бордовых роз. Вот тогда-то только я очнулся и виновато поглядел на жеребёнка. На ней лица не было. Она меня возненавидела и готова была перерезать горло тупым ресторанным ножом.

— Я хочу уйти! — потребовала она.

— Идём! — легко согласился я прежде всего из опасения испортить ощущение от песни, а потом уже — из-за страха быть зарезанным.

Я больше ничего не хотел слышать. Отныне я знал, что «Девушка из Нагасаки» — это моё, а всё другое, пусть даже оно современнейшее, лучшее и самое прекраснейшее в мире, однако, не имеет никакого значения. И ещё я знал, что обязательно приду сюда, но уже без Инны-жеребёнка.

Увы, она хоть и была красива, особенно голой, с белоснежной кожей, с белоснежной улыбкой и русской грацией, но порода не та, и оскорбилась этим, потому и шла, надувшись, как мышь на крупу, и молчала до тех пор, пока я не покривил душой:

— Дешёвая певичка.

Мы одевались в гардеробной, я услышал, что Валесса Азиз снова запела о девушке из Нагасаки, и пожалел, что мы не остались.

— То-то ты слюни на её пускал!

— Есть на что, — не удержался я, бездумно завидуя полковнику ВВС в парадной форме.

— И не смотри на меня снисходительно! — с болью воскликнула она. — Я всё понимаю! Я не маленькая!

Я молча шагнул через проспект, выхватил в цветочном такой огромный букет красных роз, что жеребёнок не могла удержать его обеими руками.

— Опять ботва! — Капризно шокировала она меня.

Ладно, подумал я и в своём гроссбухе сделал отметку о циничности жеребёнка и склонности к брезгливому выражению на прекрасном личике.

— Забыли! — не стал я обострять отношения. — Поехали кутить!

Я поймал такси, и жеребёнок, всё ещё обиженно косясь и шмыгая носом, соизволила отвезти себя в «Метрополис» на Ленинградского шоссе.

Мы оставили букет у администратора, предупредив, что обязательно вернёмся за ним, взяли самую большую тележку, которую можно было найти, и побежали по залу. Мы купили грузинских свино-говяжих купатов, в состав которых входили хмели-сунели и ягоды барбариса; зелень, пару гранатов, ткемалевый соус (пах чесноком, сливой и травами), горчицы, острый кетчуп, соус табаско, сельдерееву соль и топленой сало.

Жеребёнок скривилась:

— Я принципиально есть не буду…

И напомнила мне Варю в её юношеском максимализме, но я уже умел не ходить по этой дорожке, тем более что рядом замаячила Наташка Крылова, и понял, что напьюсь сегодня, если не абстрагируюсь от прошлого.