Дун Си - Переломленная судьба

— В порядке.

— Ну тогда хорошо. Мама сейчас тебя накормит. — Хлопоча у печки, Лю Шуанцзюй стала жаловаться: — Идея просить милостыню принадлежала твоему отцу.

Месяц назад Ван Хуай втихомолку продал всех домашних куриц. Лю Шуанцзюй, вернувшись с поля, подумала, что кур кто-то своровал, поэтому поставила перед их клетушкой три благовонные свечи, подожгла немного жертвенных денег и приготовилась читать заклинания. Согласно древнему преданию, в которое деревенские верили, после возжигания свечей и чтения заклинаний вора непременно будет ждать возмездие. Самым большим наказанием, которое прочила Лю Шуанцзюй вору, были боли в животе, причем не обязательно, чтобы они довели его до больницы, лучше всего, чтобы он просто осознал свой проступок и потихоньку вернул кур обратно. Но не успела еще Лю Шуанцзюй раскрыть рот, как Ван Хуай положил перед ней горсть бумажных денег. При делении всей суммы на двенадцать как раз выходила цена за одну курицу. Лю Шуанцзюй, глянув на деньги, тут же все поняла и спросила:

— Продал так продал, но почему хотя бы одной не оставил?

Ван Хуай уставился вдаль. Гребень горы переливался разными оттенками зеленого, небесную высь рассекала стая птиц, золотым диском отсвечивало вечернее солнце. Лю Шуанцзюй погасила свечи и спросила:

— Онемел, что ли?

В ответ на это Ван Хуай, продолжая смотреть вдаль, словно имел огромные виды на этот мир, сказал:

— Вырученные деньги я хотел послать Чанчи.

Услышав это, Лю Шуанцзюй тут же смягчилась.

Через неделю Ван Хуай продал двух уже подросших свиней. Стоя перед пустым свинарником, Лю Шуанцзюй всплакнула и спросила:

— И что дальше, продашь меня?

— Посмотри на мои ноги, — ответил Ван Хуай.

Лю Шуанцзюй, глянув на его ноги, заметила, что они еще сильнее похудели, теперь его голень можно было обхватить одной рукой, да и бедро, впрочем, тоже. Лю Шуанцзюй долго изучала его конечности, но так и не смогла понять, почему он продал свиней. Между тем Ван Хуай продолжал:

— Куда делись мои ноги? Их съело время. А куда делось время? Его разбазарил я. Если я и дальше буду бездействовать, то так и подохну в этой дыре. Здешний хлеб и скот ничего не стоят, даже человеку тут грош цена, я бы здесь ни на минуту не задерживался.

Лю Шуанцзюй, привыкшая к подобным жалобам Ван Хуая, подумала, что это просто очередные его выкрутасы. Она не ожидала, что он на полном серьезе примется собирать вещи. Одежда Ван Хуая, а также документы и деньги хранились в деревянном ящике, который для удобства стоял прямо у кровати. Но с того момента, как Ван Хуай начал паковать сумку, Лю Шуанцзюй переместила ящик на комод, а также поменяла на нем замок. Так что теперь без помощи Лю Шуанцзюй Ван Хуай, как ни старался, до ящика дотянуться не мог, уже не говоря о том, чтобы открыть замок и что-нибудь оттуда взять. Свой стаканчик с зубной щеткой и тому подобную дребедень он уже упаковал, а вот самое важное — одежду и документы с деньгами — нет. Лю Шуанцзюй каждый день продолжала ходить в поле, где пропалывала сорняки и занималась рассадой, ведь выжить они могли только за счет земли.

Ван Хуай по отдельности приставал то к Лю Байтяо, то к Ван Дуну с просьбой спустить ящик с комода. Но те только качали головами и говорили, что Лю Шуанцзюй их предупредила: кто будет пособничать Ван Хуаю, того она проклянет так, что мало не покажется, будет жить хуже собаки. Ван Хуай холодно усмехнулся: «Ну, с такими-то мыслями неудивительно, что вы нищие. А я вслед за Чанчи поеду за счастьем в город, он сейчас разбогател, у него появились перспективы». Однако, как бы Ван Хуай ни превозносил Ван Чанчи, Лю Байтяо и Ван Дун к ящику так и не притронулись. Ван Хуай понял, что кроме него самого ему никто не поможет. Тогда он отыскал бамбуковый шест и стал потихоньку двигать им ящик. Каждый день он двигал его совсем по чуть-чуть, надеясь, что в один прекрасный день все-таки стащит его вниз. Но пока Ван Хуай его двигал, он осознал одну вещь: пусть даже он спустит этот ящик, пусть даже взломает замок и достанет деньги, все равно это будет лишь один шаг на трудном пути. Без посторонней помощи ему все равно не добраться до трассы. И если Лю Шуанцзюй не составит ему компанию, то, даже добравшись до трассы, он без жены все равно потом не справится. Поэтому Ван Хуай изменил свою стратегию и заговорил по-другому:

— Я тут вот чего подумал. Сяовэнь уже на пятом месяце. У нее это первая беременность. Чанчи впервые выступает в роли отца. Они оба еще сами как дети, мало того, что им не хватает средств, им еще не хватает помощников.

После таких речей Лю Шуанцзюй стала мыслить шире. Ее взор устремился за горы, она словно увидела Чанчи и Сяовэнь и даже своего внука в ее животе. А Ван Хуай продолжал:

— Даже собаки и те учат своих детей ухаживать за потомством, а мы все-таки люди. У Сяовэнь еще не было материнского опыта, поэтому ты должна поехать в город и научить ее этому.

Лю Шуанцзюй мучилась три дня, пока Ван Хуай продолжал ее обрабатывать:

— Мы не можем изменить свою судьбу, но у внука такая возможность есть. Если наш внук благополучно явится на свет и будет расти здоровым, то нам ради этого и мусор собирать не зазорно.

Лю Шуанцзюй, слушая все это, наконец-то открыла ящик. Свои кукурузное и рисовое поля она оставила на попечение Второго дядюшки и его жены, а сама вместе с Ван Хуаем отправилась в город. В тот день Второй дядюшка вместе с Лю Байтяо, подняв коляску с Ван Хуаем, шли впереди, а Лю Шуанцзюй с заплечной корзиной поспешала за ними. Всю дорогу Лю Шуанцзюй то и дело оборачивалась назад, и пусть деревни уже не было видно, она все равно норовила повернуться в ту сторону. А вот сидящий в коляске Ван Хуай головы ни разу назад не повернул — похоже, он не испытывал никакой грусти, словно его дом находился не позади, а впереди.

Когда они добрались до уездного городка, план Ван Хуая изменился. Все деньги он держал у себя, взяв финансы под свой контроль, и таким образом не давал Лю Шуанцзюй возможности ни поехать в город к Ван Чанчи, ни возвратиться обратно. Лю Шуанцзюй вдруг ощутила себя заложницей и поносила Ван Хуая как последнего мошенника. Тогда Ван Хуай сказал:

— Ты думаешь, Ван Чанчи и правда разбогател? Если мы заявимся к ним с пустыми руками, то не только им не поможем, но станем для них обузой.

— Так на кой ляд ты принудил меня уехать из деревни?! — возмутилась Лю Шуанцзюй.

— Я все подсчитал: до родов Сяовэнь у нас остается еще три с лишним месяца, а за это время мы можем быстренько подзаработать деньжат в уездном городке…

— Твой отец опозорил всех: и семейство Ванов, и семейство Лю, и семейство Хэ. Когда я выходила на улицу, мне казалось, что все нас знают, от стыда я не знала, куда зарыть свою голову, — жаловалась Лю Шуанцзюй, хлопоча у печки. Она была настолько возмущена, что даже забыла посолить стряпню.