Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

Его появления я никак не ожидал и поспешно закрыл дверь перед этим человеком, с подачи которого я колотил по мешку с песком сто дней без перерыва и натренировал руки так, что мог сокрушить кулаками что угодно. Вэй Цзян принялся с грохотом стучать, совсем как я в дверь Лань Юэцзяо. Он стучал и ругал Лань Юэцзяо, а также заявил, мол, что бы она ни говорила, пару оплеух он ей должен отвесить. Я просил его вернуться в больницу, он ни в какую, и у нас разгорелся спор.

— Я и так у нее теленка увел, — убеждал я, — чего ты еще хочешь? Ее операция за три сойдет, чего еще надо? А пару оплеух можешь мне отвесить.

Вэй Цзяну ничего не оставалось, как уйти. Но на прощание он пару раз злобно стукнул теленка Лань Юэцзяо костылем по спине. Черныш лишь замычал.

Не успела Лань Юэцзяо войти в операционную, как появился ее муж. Весь в слезах, он рыдал так, словно у него в доме кто-то умер, и, похоже, хотел, чтобы Лань Юэцзяо рожала еще. Появившийся на сцене последним главный герой этой истории так вывел меня из себя, что захотелось врезать ему пару раз. Но я не успел, потому что он обнял меня, уткнулся лицом в грудь и залил ее слезами и соплями, словно встретив близкого родственника после долгой разлуки.

После операции Лань Юэцзяо с мужем пошли домой, позади них плелся черный буйволенок. Солнце уже клонилось к западу, и они были похожи на возвращающуюся с поля крестьянскую семью.

Несколько дней спустя на рынке я увидел мужа Лань Юэцзяо, который продавал говядину. Мяса было немного, я сразу понял, что это тот самый черный буйволенок.

— Зачем вы зарезали его? — спросил я. — Он же такой маленький.

Тот ответил, что теленок умер сам, оказывается, у него было что-то с головой. При этих словах муж Лань Юэцзяо подкинул в руке нож, и четыре телячьи ножки скатились на землю. К ним рванулся, пытаясь вонзить в них зубы, какой-то пес, но его опередил давно поджидавший рядом нищий А Хэй с посохом. А Хэй нанизал все четыре ножки на бамбуковую лучину и, довольный, пошел прочь.

— Мать его, — выругался муж Лань Юэцзяо, — этого ему на целый день хватит.

Прошло много времени, и как-то ночью я увидел эти ножки во сне.

Я лежу в воде, и они вдруг появляются перед глазами. Широко расставленные, как у живого животного, они стремительно скользят по поверхности воды и врываются в пределы моего сна. Очень быстро я не выдерживаю и, не дожидаясь, пока они меня коснутся, изо всех сил выскакиваю на поверхность.

Нехороший я человек.

— Ты не знаешь, как красивы горы Линшань [107] Горы Линшань расположены в уезде Линшань на юге Гуанси. — Здесь и далее примеч. пер. , — сказала Чунья. — Ты не знаешь, а ведь даже просто цветов на Линшани больше, чем звезд на небе. Подними голову, ты будешь считать звезды на небосклоне, а я — линшаньские цветы. Я буду считать азалии, родолеи, фуксии, индийские хризантемы… Одних лишь азалий на Линшани насчитывается более тридцати видов. Каждый год в феврале — марте азалии в изобилии покрывают склоны гор, играя целой палитрой чудных красок, а ветер волнами разносит повсюду душистый аромат.

— Все, что сказала Чунья, — истинная правда, достоверно, как подлинны цветы с гор Линшань. Каждый цветок растет из земли, омывается дождями и туманами, раскрывается под лучами солнца, каждый можно взять в ладонь, — ответил Цю Шэн и добавил: — Однако я бы хотел отметить, что среди всех азалий, произрастающих на горах Линшань, самые знаменитые те, что меняют окраску. В зависимости от погоды и времени они приобретают разные оттенки и могут за один-два дня из красных стать фиолетовыми, из фиолетовых — белыми, поистине сказочно. Чунья, отчего же ты покраснела? Я говорю не о тебе, ведь наша Чунья не азалия, меняющая свой окрас, а всегда была восходящим каждый день алым солнцем, только-только распустившимся бутоном.

— Что еще за меняющая окрас азалия? — промолвила Чунья. — Вы только послушайте, какие глупости он болтает! На Линшани имеется немало других хороших вещей, почему же ты не берешь их в расчет? Я в свои семнадцать до сих пор не видела таких цветов. Где же они? Какой из них? Покажи мне! Однако, даже если ты укажешь мне на него, я все равно не буду смотреть, мне не хочется. Я позволю смотреть тебе, любуйся до тех пор, пока не покраснеют глаза, пока твое сердце не начнет трепетать. Я все равно не хочу смотреть, я хочу нарезать дикого душистого лука, нарвать побеги бамбука. Я еще не наелась ими вдоволь, нет у меня свободного времени, чтоб любоваться меняющими цвет азалиями.

— Не надо злиться, я все понимаю, — сказал Цю Шэн. — Ты каждый день поднимаешься в полседьмого утра и первым делом, подражая взрослым, прохаживаешься по кругу по своему дворику, сложив руки за спиной, а плетеная изгородь, день ото дня наблюдая за тем, как ты растешь, остается прежней, и ее это, несомненно, раздражает. Твоя мама рассказывала, что в день твоего рождения все фуксии на изгороди раскрылись, обратив головки к небу, и так и остались весело улыбаться. По правде говоря, ты ведь и сама знаешь, что фуксии цветут только весной и не меняют окраску. Вот уже семнадцать лет ты смотришь на них, неужели тебе до сих пор не надоело? Во время занятий, по дороге в школу и обратно каждый день идти одной тропой и видеть эти цветы, неужели все еще не надоело? Каждый раз, отправляясь в горы, ты следуешь за своей матерью, как пришитая, прямо-таки липучка. Однажды мы взяли тебя с собой на рыбалку, ты тогда сказала, что твоя мать способна контролировать тебя, будто словно рыбу на леске. Ты прислушалась, посмотрела, может ли она докричаться до тебя. И не успели мы даже закинуть удочки в воду, как тебе вслед раздался вопль твоей матери. И лишь силком удерживая, мы заставили тебя остаться. В тот день мы увидели стыдливые, с нераскрывшимися бутонами, цветы персика; сдерживающие палящий зной, сверкающие страстью цветы вишни; расстилающиеся безбрежным свободолюбивым ковром бесчисленные цветы рапса. И хотя близился полдень, на цветах по-прежнему оставались сверкающие и кристально прозрачные капли росы, и казалось, что стоило только сжать пальцами листья, как они обрызгают твое лицо, будто бы из них самих могла сочиться вода.

— А после, когда я вернулась домой, материнская ладонь разве не подобно рассыпанным в просветах между листьями лучикам света с хлопком опускалась на мою несчастную задницу? Хи-хи-хи! — ответила Чунья. — Я не похожа на тебя, я — девушка. Я не досадую на родителей за их контроль. Я считаю, что на Линшани хорошо, Линшань красива, и здесь так много растений. Где еще можно найти столько цветов? Даже на небе не сыскать такого обилия! Цветы со всего мира произрастают здесь, и тут же собираются на собрания, огромные съезды, устраивают Генеральную Ассамблею ООН! Посмотри, теплые лучи солнца, будто цветы хлопка, мягко и нежно ложатся на мое лицо. А еще, еще воробушки, опускающиеся всего-то на расстоянии локтя от моих глаз, правда-правда, всего только локтя! Я не смею протягивать руку, я боюсь спугнуть их. Видишь, она поняла мои мысли: наклонив головку, вытянув шейку и глуповато хлопая маленькими ресничками, глядит на меня. Смотри, скорее, скорее! Тот цветок тыквы покачивается, прямо как я в детстве качалась в люльке.