Святослав Рыбас - Варианты Морозова

— В гостях читать не принято, — улыбнулась Саня и взяла у него книгу.

— Ну что же теперь? — спросил Аверьянцев.

Глядя на Саню, он вспомнил, что был один зимний вечер, по стеклу стекал мокрый снег, горела яркая лампа, а он с Грековым бесцельно сидел на шахте, хотя можно было уходить домой. Они вяло разговаривали, зная, что сегодня они уже свободны. Греков сказал, что его ждет жена с сыном, что наконец они семейно выбрались в кино. Потом пришел Зимин, уже одетый в пальто и шапку, спросил: «Сумерничаете, мужики?» — и сел рядом, тоже расслабился. В те минуты не стало между ними различий, они сделались равными, и Греков забыл, что его ждут, остался ради задушевного разговора с Зиминым. Он выиграл в те минуты зимнего мартовского вечера. Но Аверьянцев ничего не выиграл, потому что вскоре ушел.

С тех пор началось сближение Грекова с Зиминым.

Как теперь далек был тот вечер… Глядя на некрасивую, женственную Саню Грекову, выполнявшую какое-то поручение своего мужа, Аверьянцев чуть-чуть пожалел ее. Помнила ли она, как стояла под мокрым снегом?

— А что, по-вашему, счастье? — спросила Саня.

— Какое там счастье, — буркнул он. — Где вы его видели?

— Видела! — засмеялась она. — Женщины всегда находят больше радостей…

Сели к столу, но хозяйка как-то необычно рассадила гостей, получилось, что жены сидят рядом с чужими мужьями.

— С нашими мужьями нам давно пора организовать свой женский клуб, — сказала Валентина. — Время так быстро идет!

Она с вызовом поглядела на Богдановского, однако муж одобрительно кивнул, превращая ее тайное недовольство в обычный треп. Валентина повернулась к своему соседу (им был Тимохин) и сказала ему ласково:

— Вы мой кавалер?

Тимохин приятно улыбнулся какой-то озорной мальчишеской улыбкой, взял салатницу и предложил ей салат.

— Вы знаете, я бегаю по утрам, — сказала Валентина.

— Я тоже бегаю, — ответил он. — Это полезно для здоровья.

— Да, еще бы!

«Что-то ты полысел, — заметила она про себя. — Женщины довели». И стала явным образом строить ему глазки.

Саня Грекова оказалась рядом с Кияшко, но тот следил за Зиминым и за своей тарелкой, и Саня обратилась направо, к белокурому курчавому Аверьянцеву.

— Чего вы хотите? — с холодной вежливостью спросил Аверьянцев.

— Налейте вина.

Он взял первую попавшуюся бутылку с вином и налил фужер до самых краев.

— Ой! — засмеялась она. — Через край!

— Да, — сказал он, — бывает.

Аверьянцев быстро поднял фужер и отлил вина в свой, расплескивая на стол.

— Теперь хорошо? — то ли спросил, то ли утвердил он.

Она заметила, что Аверьянцев свободный, простой человек, и, хотя его естественная простота напоминала обычную шахтерскую грубоватость, которую она недолюбливала в муже, сейчас, в этом беспричинном застолье, она с интересом начала угадывать характеры.

Женя сидела с одного края стола, а Зимин — с другого. Выпили за встречу и за здоровье, потом снова выпили, и завязался общий неопределенный разговор о жизни. Все ждали, что вот-вот вечеринка засверкает весельем, и хотели этого веселья, но, как современные люди, мало верили в его возможность.

Вдруг мелькнула мысль, что надо срочно женить Тимохина, человека вполне солидного, с квартирой, с положением. Валентина Богдановская кстати припомнила:

— До двадцати пяти сами женятся, до тридцати люди женят, а после тридцати — черти.

Выяснилось, что Тимохина будут женить именно черти. Стали думать о невесте, чтобы была красивая, образованная и с приданым. И Кияшко предложил странную затею: узнать, какая из трех присутствующих женщин больше всего нравится мужчинам. То ли он читал о Троянской войне, то ли не читал, а вот предложил, и всем это понравилось. Только один Богдановский стал отговаривать от этой затеи, но на него зашумели, и первый среди всех — Кияшко. Он был очень доволен своей выдумкой. Богдановский догадывался, что его Валентине не светит стать красавицей, и особенно спорить не стал.

Женщины хвалили Кияшко за остроумие, поглядывали друг на друга с шутливым выражением соперничества и смеялись без причины. Наступил тот редкий миг, когда они ощущали себя женщинами, просто женщинами, без всяких определений, какие есть на свете, — жена, хозяйка, сотрудница и так далее. Это был миг свободы и игры, за которыми должны были следовать мужские разговоры о производстве, долгие разговоры, обязательные в любом нашем веселье. И тем прекрасней он был, случайный, неожиданный и такой юный…

Решили голосовать тайно: бросать в хрустальную вазу бумажки с первыми буквами имени «Ж», «С», «В». Морозова назначили судьей. Он не пил, сидел молча, как-то в стороне от всех, внутренне в стороне, и в том, что назначили его, был прямой смысл. К тому же вспомнили, что он тоже холостяк, и, хотя не стали повторяться с женитьбой, настояли, чтобы потрудился для общественной пользы.

Мужчины держали в руках листки из записной книжки Кияшко. Они по очереди отправлялись в коридор, писали на листке одну из трех букв и, вернувшись, клали сложенные листки в вазу.

— А можно женщинам? — спросила Саня Грекова и посмотрела на Женю.

— Нет, лучше нам не надо! — воскликнула Женя. — Мы всегда субъективны.

— Позвольте спросить — почему? — спросил Аверьянцев.

Ей почудилась злая страстность в его словах, как будто, когда он глядел на нее, он видел в ней не такую Саню, какой она была на самом деле, а видел свое представление о ней. Саня знала, что подобное сейчас бывает часто; глядят на живого человека, но думают совсем не о нем, а о своих мыслях, которые при этом рождаются. И сам вопрос Аверьянцева уже заключал в себе «почему», однако вместе с тем был не вопрос, только просьба о нем. Саня в ответ сказала, что позволяет спросить. Она не играла и не прикидывалась простушкой. Ей хотелось, чтобы он держался естественно, так как она уважала в людях два качества — смелость и естественность.

Что ж, Аверьянцев усмехнулся и вымолвил свое «почему» во второй раз. Он вертел в руках чистый листок, словно показывал, что не собирается голосовать, не узнав ответа.

И снова Саня уловила настороженный взгляд Грекова. Она решила, что Игорь, как всегда, желает быть впереди всех, даже в шутливом выборе самой красивой женщины на будничной вечеринке. Его не переделаешь. Правда, до сих пор тайна — как же он женился на некрасивой Сане? Надо было Сане отвечать Аверьянцеву очень умно, — так наказывал ей взгляд Грекова.

Почему же она назвала женщин субъективными? Нет, Саня слукавила, она думает по-другому, не субъективные, а просто глупые курицы, верно? Почему? Потому что женщины не могут смотреть на жизнь со стороны, они живут внутри ее.

Саня почувствовала, что сказала очень хорошо, лучше не скажешь. Женщины продолжают эту самую жизнь, охраняют ее, носят в себе. Откуда же у них возьмется объективность? Как раз неоткуда взяться. Она есть у мужчин, ибо они снаружи.