Эмили Барр - Вся правда и ложь обо мне

Вот и сегодня я забираюсь в кровать по маленькой деревянной лесенке, и я такая усталая и растерянная, что хочу лечь немедленно. Меньше всего меня тянет идти куда-нибудь на поиски еды, но я хорошо помню, что ничего не ела с тех пор, как позавтракала утром в отеле – давным-давно, в другой жизни, да и то весь завтрак вскоре очутился в унитазе. Я буквально умираю от голода.

Ана-Паула смотрит на меня, что-то спрашивает и изображает жестами, как ест.

Немного погодя я уже сижу с ней в кухне, ем рис и бобы. Бобы в шикарном коричневом соусе с мясом, ничего вкуснее я в жизни не ела. Я улыбаюсь Ане-Пауле, она улыбается в ответ и что-то рассказывает. Хочется расспросить ее про ребенка, но я не могу, и потом, если я буду слишком зацикливаться на ребенке, я окончательно упаду духом. Некая женщина вот так же носила меня в животе восемнадцать лет назад, а я ее не знаю. Ни лица ее не знаю, ни голоса. Ничего не знаю о ней, кроме того, что ей пришлось отдать меня. Не самый лучший факт о родной матери, тем более единственный мне известный.

Должно быть, она смотрела на меня. А я – на нее. И в это время мы были друг для друга целым миром.

Смаргиваю слезы. Ана-Паула похлопывает меня по руке жестом утешения. Я точно знаю, она не станет возражать, если я захочу выплакаться у нее на плече, но делать этого не стану. Нельзя расклеиваться.

Среди ночи я просыпаюсь и смотрю в потолок. Так и лежу без сна, уверенная, что больше не усну никогда.

В девять утра отправляю Кристиану сообщение:

«Илья-де-Пакета, – пишу я. – Добраться можно на лодке из Рио. Только ПРОШУ, НЕ говори моим родителям, что я здесь. А полиции – тем более. Приезжай, сначала хотя бы поговорим. Обещаю, я свяжусь с ними, если ты скажешь, что надо, когда выслушаешь меня ».

Смотрю на слова «моим родителям». Предупреждать, чтобы он ничего не говорил им, не хочется, но придется, иначе объяснений с Кристианом не избежать.

Я все равно расскажу ему всю правду, когда он приедет сюда. Как здорово будет выговориться, найти человека, который знал меня прежней, до того, как я выяснила, кто я такая на самом деле, пусть даже знакомы мы всего один день.

Волшебный день.

Не свожу глаз с телефона, жду ответа. Проходит семь мучительных минут, наконец появляется эсэмэска от Кристиана, а в ней – те самые слова, которые я так хочу увидеть:

«Уже еду».

Я стою у причала, всматриваюсь в каждого пассажира, сходящего с лодки, жду, когда приедет Кристиан, и надеюсь, что не нагрянет полиция. В ожидании, когда прибудет очередная лодка, покупаю бутылку воды и выпиваю ее. А в остальном просто смотрю. Мозги я отключила, стою и смотрю, как сверкает вода на солнце, и стараюсь не думать ни о чем.

Он может привезти с собой моих родителей, и не только. Если Блэки явятся сюда, я скажу, что не желаю их видеть. Если с ними приедет полиция, я признаюсь в том, что натворила. Пожалуй, я смогу.

Мысленно перебираю всякие подробности. Иногда мне требовалось свидетельство о рождении, как всем людям, но я его ни разу так и не увидела. Мои родители – мои приемные родители – старательно прятали его от меня. А мне в голову не приходило поинтересоваться. Но мне уже скоро восемнадцать, я заканчиваю школу. В любом случае они не смогли бы хранить свою тайну еще дольше. Она всегда оставалась бомбой с часовым механизмом.

Ясно одно: когда растешь, зная, что тебя удочерили, это совершенно нормально. Усыновление и удочерение – это прекрасно. В моей прежней школе учились две девочки, которых удочерили из Китая, и они ничем не отличались от остальных. Хорошо хотя бы приблизительно представлять, кто ты. Тогда и к приемным родителям относишься правильно: с самого начала знаешь, что они не родили тебя, а спасли, дали семью и лучшую жизнь. Приемные родители – это чудесно. Теоретически. Может, другие и вправду такие, а мои нет, потому что уступили мне, поддались, когда я отказалась слушать, что меня удочерили. Они позволили мне настоять на своем, хотя были старше и знали , как будет лучше. А я была совсем малышкой, поэтому им следовало все объяснить мне.

Я на втором месте. Точнее, на девятом. А настоящая Элла Блэк, которой они меня называли, на самом деле несколько раз умерла в материнской утробе. Я – некачественная замена ей, лучшее (и единственное), что им удалось заполучить.

Они говорили мне, что я – это она, потому что хотели ее. А не какого-то там чужого, никому не нужного ребенка: им хотелось, чтобы жил их собственный. Вот они и покупали мне все необходимое, отправили в престижную школу, подарили мне котенка, приучали правильно питаться, возили на уроки хореографии – словом, растили меня так же, как растили бы своего настоящего ребенка, если бы сумели завести его.

К тому времени, как Кристиан сходит на берег, я принимаю решение перебраться куда-нибудь из дома Блэков и найти работу, если повезет с жильем. В голове вертятся выражения вроде «причинение телесных повреждений» и «нападение при отягчающих обстоятельствах», и я не представляю, что ждет меня, когда я попаду в руки властей. К счастью, Кристиан приехал один, и счастья становится еще больше, когда он быстро направляется ко мне, хватает в объятия и крепко целует.

На несколько минут я позволяю себе отдаться чувствам. Расслабляюсь в его руках. Ощущаю его губы на моих губах. Вдыхаю его запах. Он не знает, кто я на самом деле, точнее, вообще толком не знает меня. С ним я могу быть любой Эллой, какой захочу. И ему нет дела до того, кто меня родил.

Я люблю его, хоть почти не знаю. Я его люблю.

Прижимаюсь к нему как можно крепче, жалея, что нельзя слиться с ним и стать одним целым. Немного погодя мы отстраняемся друг от друга, но совсем чуть-чуть, только чтобы поговорить.

– Так вот, – начинает он, – Элла, я очень рад видеть тебя. Ты себе не представляешь, какое это облегчение. Расскажешь мне, что случилось?

– Да.

– Может, пообедаем?

– Пообедаем?

– Уже полдень. По-моему, самое время. Пообедаем, выпьем пива. Как ты нашла этот остров?

Я улыбаюсь, мы идем по песчаной улочке.

– Мне кажется, он сам меня нашел. В буквальном смысле. Мне надо было в уборную, я увидела лодку, подумала, что уборная на ней наверняка есть, села и поехала.

– Да? Так ты сюда и попала?

– Да, так.

– А уборная на лодке была? Я не заметил.

– Была, но омерзительная. Самая омерзительная из всех, какие только можно себе представить. Я была в шоке.

Я произнесла «уборная», как американка, и мне понравилось. Не таким я представляла себе романтический разговор, но мы оба хихикаем, и это гораздо лучше, чем все, что я себе навоображала. Смеяться, оказывается, так странно и удивительно. Жаль, что я не заслужила такое счастье.

Кристиан садится напротив меня за шаткий железный столик, я не свожу с него глаз. Всматриваюсь в линию его скул и подбородка, отмечаю, как идеально обрамляют лицо прекрасные блестящие волосы. Заглядываю в огромные темные глаза, и он смотрит на меня в ответ. Мы оба улыбаемся.