Денис Епифанцев - Слова и жесты

Я жду, когда освободится писсуар, хотя и не люблю ими пользоваться. На счастье, за моей спиной кто-то выходит из кабинки. Я спешу ее занять и успеваю увидеть глаза парня, когда он видит Машу.

Из-за стенки слышится характерный звук – человек шумно вдыхает в себя воздух носом.

Застегнув ширинку и одернув пиджак, я выхожу. Из соседней кабинки выходит Тема.

– О! – говорит он. – А я вас искал.

Его левая ноздря слегка испачкана белым. Я протягиваю руку и стираю следы. Маша радостно улыбается Теме, бросает сигарету в писсуар, и мы вместе выходим.

Теперь играет ремикс на Chemical Brothers, что, по-моему, само по себе странно.

Мы сидим в баре, перед нами танцпол. Над танцполом висит сложная инсталляция из экранов и проекторов. Под разными углами на белые плоскости проецируется закольцованный полет Дэйва из «Космической одиссеи» отсюда и в бесконечность. Это моя просьба.

Тема пьет текилу, перед ним стоит блюдце с ломтиками лайма. Маша заказала виски. Я пью кофе.

– Ты не должен так к этому относиться. Он всегда так разговаривает, – говорит Маша. Она пританцовывает в такт музыки, качает бедрами, переступает с ноги на ногу. Иногда кружится вокруг себя, позвякивая кусочками льда в бокале.

Тема, пока готовили наш заказ, успел пересказать ей историю про интервью.

– У него на сайте общение с фанатами так же происходит. Вся его вербализация – из цикла «отъебитесь от меня», – свободной рукой она поглаживает свое тело. Проходящие мимо парни смотрят на нее с интересом, пытаются заглянуть ей в глаза, чтобы, установив первый контакт, подмигнуть, потом через десять-двадцать минут после этого они обычно подходят и угощают девушку коктейлем. Маша в темных очках и даже не замечает их.

– Это понятно, – говорит Тема, слизнув соль с руки и опрокинув шот, – это и так все понятно.

Он кончиками пальцев перебирает кусочки лайма, откусывает и морщится.

– Речь-то не об этом. Речь о презрении. Он очень-очень честно сказал, что ему до пизды все эти вопросы, что он презирает всех, кто его слушает, что его фанаты говно и он один майский ландыш. То есть он, конечно, этого не сказал прямо, но это именно так и выглядело. А меня именно это и задело – вот это презрение. Я, в конце концов, покупаю его альбомы и иду на его концерты. Он за счет моей любви-то и живет. И он меня презирает за то, что отдаю ему свои деньги – это какое-то запредельное, по-моему, отношение.

– А чего бы ты хотел? – спрашивает Маша. – То есть я его не защищаю. Я тоже думаю, что ты прав, но просто ты как-то очень близко это принимаешь – мне кажется.

– Маша, твою мать, да кто он такой, чтобы так себя вести! Я бы понял, если бы он был звездой мирового уровня, и причем действительно какая-нибудь Бритни Спирс. Такая знаешь – Я Звезда! Я легенда! А вы все тут насрано. Но ведь это не так. Он ведь достаточно локален. Но даже бог с ним – локален. Он же еще и вторичен. Ты не можешь сказать про него – он повлиял на мировоззрение целого поколения. Он сформировал эпоху. Можешь? Нет. То есть это какое-то тупическое несовпадение. Выдавание желаемого за действительное.

Это знаешь, как девочка, которая считает, что она разбирается в моде и отношениях, потому что с двенадцати лет читала VOGUE.

– О! Кстати о Винтур, прости, дорогой. – Маша касается руки Темы и поворачивается ко мне: – Ты видел Жеку?

– Ага, она где-то здесь, я сказал, что мы будем в чилауте.

Я рассматриваю танцующих и почти не участвую в разговоре.

– А причем тут Винтур? – не понял Тема.

– Демаршелье и фото на загранпаспорт.

– Что? – Тема поднимает брови.

К нам подходит парень в рваных джинсах и белой футболке и, старательно делая вид, что нас с Темой нет, обращается к Маше: Привет, мне кажется, мы с тобой классно зажгли в прошлом году на Ибице.

Маша останавливается, смотрит на парня поверх очков сверху вниз, после чего, повернувшись к Теме, трогает его руку.

– Я тебе потом расскажу про Винтур, дорогой. Только напомни мне, – Маша одним глотком опрокидывает виски, ставит стакан на стойку и берет сумочку. – Все, пошли отсюда, здесь скучно.

Мы встаем и начинаем пробираться сквозь толпу в сторону чилаута. Меня кто-то хватает за руку. Я оборачиваюсь, это Надя.

Надя – довольно известная модель. Когда-то у нас была недолгая связь, которая была обоим не в тягость, но быстро сошла на нет, и теперь мы просто хорошие друзья.

– Я вас догоню, – говорю я Маше и возвращаюсь к Наде, обнимаю ее и целую в щеку, от нее пахнет персиками.

Рядом с ней стоит японец в черном костюме.

– Конбан ва, – говорю я, – Икага дес ка?

Это все, что я знаю по-японски. Наши отношения с Надей завершились, когда она в очередной раз уехала на полгода в Токио, где она была очень популярна в тот момент. Мы некоторое время общались через интернет, и она меня научила нескольким словам вежливого поддержания разговора.

Японец что-то отвечает, а Надя начинает весело, с японским привкусом, смеяться. Японец сбивается и что-то спрашивает у Нади, она, видимо, объясняет ему что-то, что я сказал – это все, что я знаю по-японски, и, в общем, в данный момент я его совершенно не понимаю.

Я улыбаюсь японцу. Он тоже начинает смеяться. Я жму его руку. Он кланяется мне. От него пахнет пивом.

– Как дела, дорогой?

– Как обычно, глядя на тебя, понимаю, что мир не безнадежное место, – отвечаю я. Надя снова начинает смеяться.

У Нади очень интересные отношения с окружающим ее миром. Вся ее жизненная философия описывается одной фразой – Бог в мелочах. Но со временем эта фраза обретает новые смыслы. Если в начале она была «христианкой» и говорила, что в мелочах Бог, то потом она изменила позицию на прямо противоположную – в мелочах дьявол. Теперь же стала язычницей, и фраза звучит – молиться богу мелочей. Она читает Сей Сёнагон в подлиннике, собирает винтажные платья пятидесятых годов и виниловые пластинки с американской музыкой тридцатых.

Японец касается Нади и что-то говорит ей. Она улыбается ему и, обернувшись ко мне, пожимает плечами: «Прости, дорогой, долг. Была рада тебя увидеть. Напиши как-нибудь письмо. У тебя еще сохранилась та бумага, которую я тебе подарила?»

Не дождавшись ответа, она скрывается в толпе.

Я смотрю на танцпол, на Дэйва, как он летит сквозь вселенную, бит проходит сквозь меня волнами. Мне кажется, что еще пара мгновений и этот бит унесет все мои мысли в космос: холодный и бесчувственный космос. Во мне поднимается волна нежности и любви. Как счастлив я мог бы быть в этом холоде и бесчувственности. Потом я беру себя в руки и, повернувшись ко всему этому спиной, твердой походкой иду в чилаут.

Добравшись до чилаута, Маша тут же с ногами забирается в chaise longue model No. B306.

Я сижу в кресле Людвига Мис ван дер Роэ.