Том Бойл - После чумы [Авторский сборник]

Далее я услышал звонкий стук каблучков по тротуару — тук-тук-тук — они спустились к дому Шустера, повернули налево на дорожку и остановились у моих ворот — разумеется, запертых. Я здорово встревожился. Заложил палец между страницами романа, который в тот момент читал, и затаил дыхание. Когда раздался стук в ворота, я напрягся, силясь разглядеть что-нибудь сквозь плотную листву дубов, а затем услышал голос.

— Эй, алло! Эй!

Голос молодой женщины, безапелляционный, деловой и в общем-то привлекательный, но тем не менее я не ответил. Привычка, наверное. Я сидел на своем крыльце, в своем саду думал о своих делах, и меня возмущало любое вторжение, чем бы оно ни обернулось — я, кстати, не питал иллюзий на этот счет. Она могла, например, что-нибудь продавать, собирать подписи под петицией, сколачивать Патруль Добрых Соседей или искать пропавшую кошку; может, у нее отключили газ, кончились деньги или просто не везет в жизни. В памяти промелькнуло краткое, но живое воспоминание о том случае, когда садовник оставил ворота приоткрытыми и маленькая смуглая женщина в сари, выставив перед собой пробковый — словно сделанный из рафинада — звездно-полосатый флаг, промчалась по дорожке, заглянула мне в глаза и сказала; «Х'тите купить хо-ошенькую монетку за сотню долла-ов?»

— Я ваша соседка, — воззвал голос, и в ворота опять застучали. — Бросьте, — сказала она, — я вас вижу, вижу ваши ноги и знаю, что вы там. Я прошу уделить мне минуту вашего времени, и только. Всего одну минутку.

Она меня видела? Смутившись, я поднял ноги и поставил их на перила.

— Не могу, — сказал я, но голос мой прозвучал слабо и неубедительно. — Я сейчас занят.

Дробный стук на мгновение прекратился, и тут же, перебивая друг друга, хлынули привычные звуки — карканье ворон на деревьях, отдаленный и слабый гул моторов реактивного самолета в небе, где-то зашелестела листва — а затем…

— Мне нравятся ваши, туфли, — пропела она. — Где вы их докупали? Не в этом городе, верно?

Я молчал, но слушал.

— Ну же, одна минута, это все, о чем я прошу.

Поймите меня правильно, я предпочитаю жить один, но я не евнух. У меня такие же потребности и желания, как у других мужчин, и я спорадически удовлетворяю их с помощью Стефании Поровки, младшей поварихи из отеля. Стефании тридцать два года, у нее глубокий прокуренный голос в диапазоне между гипнотизмом и сладострастием, сильный русский акцент и двое детей в начальной школе. Дети славные, как все дети, только слишком шумят, когда им не удается настоять на своем (что случается практически в ста процентах случаев), но я не могу представить их в своем доме, так же как не могу представить себя в сумасшедшем беспорядке квартиры Стефании — с двумя спальнями в доме без лифта. Ладно, что там говорить, я поднялся с крыльца и неспешно направился к воротам, где увидел девушку дет двадцати в синих джинсах, на каблуках и в блузке с глубоким вырезом.

Она наклонилась над калиткой, скрестив запястья; на пальцах сверкали кольца. Карие глаза, каштановые волосы — почти одинаковый оттенок, словно краски смешивали на одном мольберте, что в каком-то смысле, думаю, так и было — и неожиданно густые и выразительные брови того же цвета. Со своего места — в пяти футах от запертых ворот — я видел нижний край ее блузки. Лифчика она не носила.

— Добрый день, — сказал я, одарив ее предупредительным кивком и тем суррогатом улыбки, которым потчевал посетителей в баре.

— О, привет, — отозвалась она, сумев при этом подчеркнуть, что она поражена и очень-очень приятно удивлена, — Я Саманта Живу в конце квартала. Большой белый дом с отделкой.

Я кивнул. Уклончиво и неопределенно. Она была привлекательна — хорошенькая и даже более того, готов признать — но слишком молода, чтобы заинтересовать меня более, чем просто соседка, а я, как уже было сказано, не слишком охотно схожусь с соседями.

— А вы…

— Харт, — представился я. — Харт Симпсон, — и положил руки на бедра, прикидывая, понимает ли она язык жестов.

Она не шелохнулась, но неуловимо изменила положение рук, и ее браслеты слегка звякнули. Она улыбнулась, подняв брови и продемонстрировав зубы.

— Харт, — повторила она, словно мое имя было камешком, который она подобрала на дороге и теперь трудолюбиво полировала о рукав своей блузки. — Харт, мы вам докучаем? Мы действительно настолько вас достаем?

Должен признать, что вопрос меня удивил. Докучают? Тридцать секунд назад я не знал о ее существовании. И кто такие эти мы?

— Мы? — переспросил я.

Улыбка погасла, и она подозрительно уставилась на меня.

— Так это не вы жаловались? Вы не из этих?

— Наверное, вы меня с кем-то спутали. Я понятия не имею, о чем идет речь.

— Комнаты для подглядывания, — произнесла она. — Знаете? Адрес peephall.com?

Тепло, лето, воздух густо насыщен ароматами розмарина, лаванды и сухим ментолом эвкалиптов. Солнечный свет на моем лице. Я медленно покачал головой.

Она потерла руки, словно моя их с мылом, отвела глаза и затем вновь обратилась ко мне.

— Никакой грязи, — заверила она. — Это не какой-то бесстыжий клуб, где толпа тайваньских бизнесменов сует долларовые купюры нам в промежность; мы не занимаемся мазохизмом или чем-нибудь подобным, мы даже не слишком оголяемся, поскольку это уже старо…

Я по-прежнему не понимал, о чем она говорит, но общий смысл уловил и заинтересовался.

— Слушайте, — предложил я, пытаясь слегка разморозить улыбку, — может, вы зайдете, и мы выпьем пива или, скажем, вина?

Мой дом — не тот, в котором я вырос, а этот, который унаследовал от бабушки, — это мавзолей ее довольно условного вкуса, восходящего к началу века, и равным образом музей того, что осталось после смерти моих родителей. Моего тут немного, но я не сторонник радикальных перемен, и потому мебель Стикли, [59] «Братья Стикли» — семейная фирма мастеров мебели возглавляемая старшим братом Густавом Стикли (1858–1942) слюдяные лампы, пепельницы и древние безделушки прекрасно вписываются в интерьер — такие же вечные, как скипетр короля или сокровища Тутанхамона. Я слежу за чистотой, на встроенных полках стоят мои книги вперемежку с книгами родителей, на кушетках и креслах — покрывала, чашки и тарелки выстроены аккуратно в ряд — правда, вот они не особенно чистые. Не люблю вытирать пыль. Или пылесосить. Туалетам тоже можно было бы уделять побольше внимания. И участку стены по обеим сторонам камина, где появились длинные подтеки цвета мочи с прозеленью, когда прошлой зимой вода просочилась сквозь разбитую трубу.

— Славное местечко, — выдохнула Саманта, когда я дал ей пиво и провел в гостиную; дом был темен и холоден, как винный погреб, хотя на дворе было девяносто по Фаренгейту. Она уселась в большое дубовое кресло у окна, сбросила туфли и неторопливо потерла сначала одну ступню, потом другую.