Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

— Свое есть, — буркнул я и, найдя свободное место, стал раздеваться.

Номерок от шинели я спрятал в белье. Случалось, номерки крали, и тогда начинался скандал. За пропажу номерков администрация бани никакой ответственности не несла, о чем предупреждала написанная от руки табличка на стене.

По мыльному отделению плавал пар. Шумела вода. Три или четыре десятка голых мужчин скребли головы, терлись мочалками, окатывались водой. У многих висели на груди, словно ладанки, номерки. Некоторые прикрепили их к шайкам, а кое-кто нацепил на мизинец.

Отыскивая глазами свободную скамейку, я вспоминал банные дни в армии. Чаще всего я мылся в обыкновенных банях, но довелось мне побывать и в так называемых черных, где под полком лежали раскаленные камни, где стены мазались сажей, где на каждого человека выдавалось ведро горячей воды, которую надо было распределить так, чтобы и на мытье хватило, и для стирки носовых платков осталось.

В черных банях я угорал, а мои однополчане их любили. Забравшись на полок, они хлестались вениками, припасенными старшиной, и орали:

— Поддай пару, Жорка!

Я плескал на раскаленные камни ковш холодной воды и отскакивал: вода тотчас превращалась в пар. С полка неслось уханье, а я, намылившись с головы до ног, окатывался теплой водой и уходил в предбанник, где, отдышавшись, медленно одевался, стирал носовые платки, а потом выбирался на свежий воздух и, прогуливаясь, поджидал ребят, которые выбегали с гиканьем поваляться в снегу, после чего снова ныряли в баню. Они парились до тех пор, пока их не выпроваживал старшина.

На облюбованной мною скамейке мылся, повернувшись ко мне спиной, хорошо сложенный парень с пулевым ранением чуть пониже лопатки. Возле шайки лежал веник.

— Свободно? — спросил я.

Парень обернулся, и я узнал Зыбина.

— Здорово! — воскликнул я.

— Не припомню что-то. — Зыбин всмотрелся в меня.

— Я тебя у военкомата видел, когда ты погоны сдирал, — напомнил я.

— А-а, — равнодушно проговорил Зыбин. — Было такое дело. Надоели — с сорок первого бессменно. Вон сколько дыр. — Он смахнул ладонью мыльную пену и показал мне еще три шрама: на груди, на бедре и в области живота.

— Досталось тебе, — сказал я, проникаясь к Зыбину уважением.

Бывший ефрейтор окинул меня взглядом:

— А тебя, как видно, бог миловал?

— Сказанул! У меня контузия и ранение в челюсть. — Я приподнял голову, показал ему рубец.

— На каких фронтах воевал? — спросил Зыбин, водя мочалкой по шее.

— На Ленинградском и Втором Украинском. А ты?

— Вначале под Москвой, а потом от самого Сталинграда с маршалом Рокоссовским топал. Из тылового госпиталя на «пересылку» отправить хотели, но я такой шухер поднял, что, наверное, и чертям тошно стало. На меня бумага от самого комдива пришла. Я в разведке служил.

Разведчики на фронте пользовались уважением. Держались. они особняком, ходили с финками, в наброшенных на плечи плащ-палатках. Мне всегда казалось: они владеют какими-то тайнами — теми тайнами, которые неизвестны нам, обыкновенным бойцам.

— Чего стоишь? — сказал бывший разведчик. — Мойся! Спину друг другу потрем.

Я взял свободную шайку и пошел набирать воду. Кран с горячей водой шипел, плевался паром, разбрызгивал раскаленные струйки. Основная струя, крутой кипяток, ввинчивалась в шайку. Деревянная рукоятка разопрела, раскрошилась, обнажив металл.

— Хоть бы тряпкой обвязали, — проворчал стоявший позади меня дядька.

Подойдя к Зыбину, я опрокинул шайку на лежак.

— Ошалел? — Зыбин вскочил и, почесывая ягодицу, уставился на меня.

— Не рассчитал, — сказал я и улыбнулся: Зыбин выглядел очень смешно.

— «Не рассчитал», «не рассчитал», — передразнил Зыбин. — В такой воде рака сварить можно.

— Не рассчитал, — повторил я. — Думал, она не дойдет до тебя.

— Индюк тоже думал, да сдох!

— Так уж получилось. Извини.

— Ладно, — сказал Зыбин и протянул мне мочалку. — Подрай-ка. Только пошибче!

Окуная мочалку в горячую пену, я тер мускулисто-выпуклую спину Зыбина, а он, покряхтывая от удовольствия, повторял:

— Пошибче. Пошибче, браток!

Спина бывшего разведчика пылала, как закат, он все повторял и повторял:

— Пошибче, пошибче!

Я тер до тех пор, пока Зыбин не сказал:

— Хватит!

— Ну и крепок же ты!

— Не жалуюсь. — Зыбин улыбнулся. — Теперь давай тебя.

— Погоди. Надо сперва голову вымыть.

— Валяй. — Зыбин кивнул. — А я пока обмоюсь.

Намыливая голову, я видел, как он опрокидывал на себя шайку за шайкой, шумно фыркая и поводя плечами. Зыбин определенно нравился мне: в нем угадывалась внутренняя сила, уверенность в себе. На моем пути и раньше встречались такие люди, и я преклонялся перед ними. Они восхищали меня прежде всего своей храбростью. Я чувствовал себя в сравнении с ними щенком и безоговорочно подчинялся им. Случалось, некоторые из них совершали нехорошие поступки. Я разочаровывался, но продолжал подчиняться им: они обладали более сильной волей и морально давили на меня. Под их влиянием я и сам иногда совершал поступки, которые шли вразрез с моими убеждениями. Я еще как следует не познакомился с Зыбиным, но уже считал его авторитетом. На меня, наверное, подействовало, что бывший ефрейтор воевал с 1941 года и служил в разведке, куда брали самых отчаянных.

Зыбин подошел ко мне, стряхивая движением рук капли. Его тело блестело. Под красноватой кожей перекатывались упругие мышцы. На груди, под темными сосками, сверкали запутавшиеся в рыжевато-черных волосах похожие на росинки капли

— Подставляй спину, — сказал Зыбин.

Мыльная пена растекалась по спине. Мочалка разгуливала по ней, спускаясь к пояснице. Тело расслаблялось в приятной истоме.

— Хо-ро-шо, — проговорил я.

— Баня — это вещь, — отозвался Зыбин.

Он велел мне упереться в скамейку и напоследок так прошуровал, что у меня чуть не лопнули ребра.

— Порядок! — сказал Зыбин и бросил мочалку на скамейку. — Теперь бы пивка холодненького.

— В буфете только ситро, — напомнил я.

— Знаю. — Зыбин скривил рот. — В городе Лауххаммере, помню, мы пивка вдоволь попили. И не какой-нибудь эрзац, а настоящее. Старшина нам баньку организовал — все честь по чести. В ихних ваннах мы мыться не стали — свою баню сделали. Нашли подходящий домишко, растопили камин — и порядок в танковых частях! Береза там росла — всю на веники раскурочили.

— А тут чего ж не парился? — спросил я, переведя взгляд на веник.

— Парилка не работает, — ответил Зыбин. — Зря только это хозяйство притащил. Говорят, через неделю откроется. А через неделю меня уже не будет в Москве.

— Уезжаешь?

— Ага.

— Куда?

— На Кавказ.

— На Кавказ? — Я почувствовал, как у меня застучало сердце.