Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

Юлька подлетела к высокому арочному окну Музея истории искусств. Где-то здесь, на втором этаже, — любимая картина ее детства. «Охотники на снегу» Брейгеля. Когда случалось что-то, когда хотелось спрятаться, Юлька раскрывала альбом Брейгеля, забиралась на кровать с ним и замирала, рассматривая возвращающихся с охоты мужчин, идущих через снег пружинистым шагом, костер, деревню с толстостенными, хранящими тепло домами, беззаботно играющие на льду фигурки… От этой картины на нее снисходил покой. Горести не исчезали, но становились меньше и мельче, пока Юля парила в высоком морозном небе над укрытой белым землей. Ей хотелось бы сейчас увидеть вживую «Охотников», но не было времени. Таймер по-прежнему заводился с трудом, со скрежетом, едва-едва на пятнадцать минут.

Один взгляд на просторный музейный зал с десятками посетителей, с прицельно подсвеченными полотнами — и она уже мчится над Веной. Мгновенно убежала назад зеленая земля, мелькнул городской сад с кучерявыми кронами и овальным прудом. Проносились внизу рыжие и серые крыши, каре и прямоугольники, улицы с игрушечными машинками и булавочными головками пешеходов. Юля летела, держа курс на южную башню собора Святого Стефана. Кружевной готической иглой та вздымалась в небо, торчала над соседними зданиями. Сто сорок метров без малого. Вот уже близко. Вот показались зигзаги, выложенные белой, зеленой и черной черепицей на крыше «Штеффи». Юлька приземлилась передохнуть минутку на Орлиной, северной башне. С ее верхней площадки был отлично виден весь грандиозный собор и площадь внизу. Первое, куда идет человек, попавший в Вену, — сюда, в Штефансдом. Но для Юли он был только передышкой, ориентиром для полета, утром высмотренным в Google maps.

«Бо-ом-м!» — она покачнулась от гулкого удара, пронизавшего все тело. Это Пуммерин, большой колокол собора, Пуммерин напоминает ей: пора!

— Жили две сестры, Эстер и Лия. Эстер вышла замуж по слову отца и осталась в том городе, где родилась. А Лия сбежала со своим женихом и потом уехала далеко, в один из красивейших городов старой Европы. Эстер бо́льшую часть своей жизни прожила в стране, где ей указывали, во что верить, что говорить и как благодарить партию за новую пятилетку. Она научилась жарить картошку так вкусно, что никто в доме не спрашивал, почему на обед нет курицы. Она штопала рубашки так аккуратно, что им не было сносу по пятнадцать лет. Она виртуозно экономила и никогда не выбрасывала обмылки, лишние пуговицы и веревочки от торта. Лия научилась правильно подбирать прислугу, разлюбила жареную дичь и стала по новой моде вегетарианкой, говорила что вздумается, полюбила Пуччини и Верди и пять лет подряд абонировала ложу в Венской опере. Лия писала сестре: «Как жаль, что вы не можете приехать к нам в гости! Ты же знаешь, я бы выслала вам деньги на билет». Эстер ничего на это не отвечала. Но она думала временами: «Ах, если бы можно было уехать!.. нет, не в гости, а насовсем…»

— Ну и поехали бы.

— Нет, в тридцатые годы из Союза людей уже не выпускали. Вот если бы раньше спохватиться, году так в двадцать пятом, даже двадцать шестом… шанс был бы. Если бы. Сколько фантазий можно накрутить на «если бы»! Когда я была девчонкой, я думала: вот если бы бабушка Эстер и дед Натан уехали в Вену вместе с Лией и Давидом… неужели я сейчас жила бы в Вене? В городе зеленых бульваров, изысканных кафе, зданий эпохи сецессион… Что гадать? Я живу в Одессе и хожу на Привоз за барабулькой. Я всем довольна.

— А Лия и Давид до сих пор живут в Вене?

— Что ты такое говоришь, Юлечка? Как же они могли бы жить, пусть даже в Вене, если Лия была младшей сестрой моей бабушки? Лия вышла замуж в тринадцатом году, немножко давно, правда? Нет, милая, Лия и Давид умерли. Вот как это случилось. В тридцать восьмом году Германия захватила Австрию. И евреи стали вне закона. Давиду раньше говорили: уезжай. А он не хотел. Он влюбился в Вену, в этот прекрасный город, он прожил здесь половину жизни. Опять же, дело здесь, опять же, у Лии абонемент в Опере, и подруги, и у сына с дочерью все друзья здесь. Как уехать? Друзья здесь, дело здесь, в Вене он уважаемый человек… А ты знаешь, Юля, что самое страшное? Что в секунду хорошая жизнь ломается. Когда войска Гитлера вошли в Вену, на следующий же день начались погромы. Магазинов, кафе, синагог. На тротуарах были надписи краской: «Нет захвату Австрии!» Так евреев заставляли опускаться на колени и оттирать мостовые зубными щетками.

— Фашисты заставляли?

— Толпа заставляла. И толпа смотрела. Люди превратились в демонов с картин Босха. Помнишь, когда на человеческом теле — голова крысы или змеи? Как жить, когда люди оборачиваются чудовищами?

Южная башня по левую руку, северная, высокая — по правую, нужно лететь вдоль длинного тела собора вперед, на северо-запад. Миновать четыре квартала — и первая площадь ее. Чистенькая прямоугольная площадь, светло-серые дома с классическим рустом на фасадах, в четыре-пять этажей, все соразмерно человеку, и кусты в кадках обрамляют вынесенные наружу столики кафе, здесь должно быть уютно, но нет. Юля подошла к мемориалу в центре Юденплац. Бетонная камера, приземистое здание, сложенное из сотен книг, закрытых Книг жизни, покорно выстроившихся на полках. Мемориал австрийского Холокоста.

На площади было пусто. Наверное, туристы огибали это место, его печаль, позор, давление вины и горя. В прекрасном городе легко найти другие центры притяжения: знаменитое кафе «Централь», например, с его невесомыми штруделями; прославленную Оперу, любой из двух десятков музеев… Юлька заплакала. Зачем она прилетела сюда? Почему не выбрала музей, где ее любимый Брейгель, где мирная зимняя земля и высокое замерзшее небе, а по снегу идут охотники и горит рядом теплый костер?.. Она подошла и приникла всем своим невидимым, неощутимым телом к бетонной стене из закрытых книг. Бетон не был холодным. Может быть, его нагрело солнце. Или души ушедших?

— Жили две сестры, Эстер и Лия. Эстер была тихая, послушная девочка. А в семнадцать лет она влюбилась в Давида Рафаловича, двадцатилетнего босяка, тачавшего для других сапоги и ботинки. Он любил ее и говорил ей: «Звездочка моя. Не могу без тебя жить». Она хотела выйти за него, но отец сказал: нет. Прошло пять лет. Выросла ее младшая сестра, Лия. Лия была смелая, озорная. Сколько парней на нее заглядывалось! Сам Яков Зусман, сын банкира, хотел свататься к Лие. А она встретила Давида, башмачника. Давид когда-то приходил к ним под окна, сестре нежные слова говорил. Лия тогда завидовала сестре: почему она старшая? Была бы я взрослой, красавец Давид ко мне бы ходил!

Вот Лия выросла. Давид ее встретил. Смотрит Давид на Лию: она совсем как сестра, звездочка, только у Лии огонь колкий, яркий, с холодком. От ее огня и Давид зажегся. Влюбился Давид в Лию. Ну, ты знаешь, что дальше было.