Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему

Прошло много лет. У Эстер уже дети взрослые стали. Сама она, когда-то тоненькая, как статуэтка фарфоровая, стала широкой и крепкой. Хочешь — воду на ней вози, хочешь — всю семью на закорки сажай. Так и было, что семья на ней. Натан каждой тени боялся, и правильно боялся: вспомнит кто, что скромный счетовод до революции пятью магазинами управлял, — так приедет ночью «воронок», и все, поминай как звали. Опять уснуть не можешь, Натан? Прижмись ко мне, к своей Эстер. За моей спиной никто тебя не достанет.

А Лия из Вены открытку прислала. «Столько лет прошло, а Давид до сих пор носит меня на руках!» Не выдержала Эстер. Написала сестре: «Он женился на тебе только потому, что не смог меня получить. На замену. Вся любовь, что тебе достается, — для меня предназначена». И отрезало. Больше ни открытки, ни письма между сестрами.

Как потом Эстер себя винила! Ведь не права была! Ложь в конверт запечатала, чушь отправила! Мало ли что взбрело в ее дурную голову! Не знала она и не могла знать, почему Давид женился на Лие, любил ли ее так же сильно, как когда-то Эстер. А даже если бы угадала… зачем, ох, зачем такое сестре писать!

Прошло полгода — Австрия стала частью немецкого рейха. Эстер написала сестре — ответа нет. Ну, тогда не знали, что с евреями творится при Гитлере. Тогда против Гитлера вообще слова не говорили, в тридцать восьмом Советский Союз с Германией еще как дружил. До сорок первого года Эстер писала сестре каждый месяц, и после июня сорок первого писала. Ответа не получила. Потом уже, после войны, когда про концлагеря все узнали, тогда Эстер поняла, что случилось с сестрой и с Давидом. С ее любимой сестрой и с ее первым любимым. И горше всего было то, что Эстер сама, своей проклятой рукой написала то письмо, а прощения у сестры уже не испросишь. Не у кого просить.

Юлька стояла, шмыгая носом и прижимаясь к бетонным плитам, и вдруг будто услышала: «Мы спаслись. Бросили все и уехали. Я, Давид и дети наши. Все, что нажили, бросили и уехали в один день, потому спаслись».

— Куда? — всхлипнула Юлька.

«Не спрашивай. Далеко. Мы спаслись».

— Эстер хотела прощения попросить. Она очень хотела, я знаю!

«Прощаю», — прошелестел голос.

И что это был за голос? Голос ли той сестры, о которой она слышала в детстве рассказы без счета, или голос фантазии, домысла? Не было у Юли свидетельств и доказательств, но только она, услышав это «прощаю», ощутила, будто давний комок где-то в груди взорвался и, как фейерверк, рассыпался в облегчении на тысячу слез.

— Яумер и попал в рай, — сказал Богдан.

На тарелке перед ним лежали три золотистых сырника, дополненные горкой сметаны и озерцом варенья. За столом напротив него сидела гурия в шелковом, слабо запахнутом халате, в вырезе которого виднелась пышная грудь. Утреннее солнце заливало гурию лестным трепетным светом.

— Мм! Московская Кофемания отдыхает.

— Разумеется, отдыхает, — довольно подтвердила Вероника. — Ты еще мои блины не пробовал! Ко мне друзья специально на блины в гости напрашиваются.

— За что мне такое везение? — возвел глаза к потолку Богдан. — А танец живота ты случайно не танцуешь?

— Танец живота у нас был вчера. Ешь, болтун.

Вчера вечером у них действительно случился танец живота, по-крайней мере та его версия, которую танцуют вдвоем в кровати. Серенады, цветы, эсэмэски и личное обаяние Богдана наконец подействовали. В этой же кровати, на роскошном матрасе из двух тысяч пружин (Вероника похвасталась, что выплачивала за него кредит полгода), Богдан провел вместе с Вероникой ночь. Честно говоря, выспался он на этом дорогущем матрасе лучше, чем высыпался у Кеши на узенькой кроватке его покойной матери.

— Какие у тебя планы на вечер?

— Дочка мне обещала по скайпу позвонить, и есть еще одна встреча… — Вероника сделала многозначительную паузу.

Ее двадцатилетняя дочка училась в одном из неглавных московских университетов, с мужем Вероника давно была в разводе. В этой чистой, бежево-золотистой квартире Вероника жила одна, что очень устраивало Богдана.

— Какая встреча? — недовольно спросил Соловей-старший.

— Ну, есть один интересный мужчина. Говорит, без ума от меня… — скосила гурия глаза на Богдана.

— А-а, этот! — вяло отозвался Богдан. Ему вдруг стало скучно. — Да ты с ним время теряешь. Он ведь уже дедушка. Пятьдесят пять лет, дед Анатольич. Снаружи еще ничего, товарный вид имеет, а внутри… ты его потыкай, песок не сыплется?

— О-ох! — Вероника сделала жалостливое лицо.

Она обвилась вокруг него, как кошка с шелковой шерсткой, замурлыкала что-то утешительное про то, что нет никакого песка, что он вчера был очень даже, за ним молодым не угнаться. «Есть в этой женщине какая-то загадка, — подумал Богдан. — Например, почему она всегда говорит банальности?»

— …и сегодня вечером я не против повторить, — интимно понизив голос, журчала Вероника. — У меня припасена бутылка испанского вина, ты любишь испанское?

— Когда я в последний раз летал в Барселону… — начал Богдан.

— А ты летал один? — полюбопытствовала Вероника.

— О, одиночество… как твой характер крут! — запел вместо ответа Соловей.

— Нет, не верю, что такой привлекательный мужчина отдыхал один, — лукаво улыбнулась Вероника.

Богдан потянулся и прошелся по кухне.

— У меня есть один друг, тоже, как я, холостой-свободный. И тоже обожает путешествовать, денег у него на это хватает. Он недавно собрался поехать в Европу на пару недель, в Италию, что ли. Но вот ерунда — друг мой рассорился со своей любовницей вдрызг за пять дней до поездки. Что делать? Он-то привык отдыхать вдвоем. Хоть в ресторан, хоть в театр приятней с красивой женщиной пойти, а не сидеть одному сычом. На пляже есть кому лосьон от загара по спине растереть, опять же — секс. Две недели монахом? Здоровый мужчина в отсутствие секса начинает тосковать и хиреть. Что за отдых? В общем, заполнил он анкету на сайте знакомств. Честно написал: ищу красивую спутницу с открытой шенгенской визой для совместной поездки в Ба… — Богдан тут же выправился, — …жественную Италию. Несерьезные отношения гарантирую, все расходы за мой счет.

На сей раз пришел черед Веронике хмуриться.

— Что ты думаешь, моя дорогая? Откликнулись двадцать с лишним кандидаток, от юных нимф до зрелых венер. — Богдан будто и не замечал, что лицо Вероники становится все кислей. — С одной из них мой друг замечательно провел отпуск, а в Шереметьево они распрощались, друг другом довольные.

Закончив, Богдан оперся о подоконник и уставился на Веронику. В глазах его плясали искорки.

— Когда так рассказывают, вроде как «мой друг», «мой друг», у меня всегда подозрение, что человек говорит про себя, только светиться не хочет, — звонко сказала женщина. — Не ты ли через сайт спутницу искал?