Юрий Бунин - Записки судебно-медицинского эксперта

Честно говоря, никогда в жизни я не предполагал, что по таким горным кручам можно ездить. Какие подъемы, какие спуски, какие «серпантины» — душа в пятки уходила! Около 5 часов вечера, уже в сумерках, мы достигли цели. Нужная нам деревня располагалась по сторонам глубочайшего ущелья, по дну которого текла горная речушка. Благо, кладбище было расположено перед деревней, недалеко от дороги. Заехав туда, мы быстро нашли на краю небольшого некрополя могилу гр-на Г., испытав при этом некий психологический шок.

Могила представляла собой грандиозный параллелепипед из бетона, облицованного темным полированным гранитом, который выступал над землей примерно на метр, имел длину около 3 метров и ширину не менее метра. Над ним возвышался собственно памятник 2х1х0,5 метра из черного камня. На лицевой стороне был выгравирован поясной портрет покойного, а сзади — его изображение в полный рост. Как пояснил тот самый родственник, который показал нам могилу, бетонное надгробье углублялось в землю еще не менее чем на полтора метра — так уж здесь принято. Надо ли говорить, что ни одной души ни на кладбище, ни в обозримых окрестностях («бригада рабочих»!) не было.

Поскольку уже начинало темнеть, мы едва успели сфотографировать это великолепие (каждый своим фотоаппаратом). Слава Богу, я еще в Томске зарядил свой аппарат высокочувствительной пленкой и снимки у меня получились неплохие.

Стало ясно, что, во-первых, никто и не собирался вскрывать захоронение и, во-вторых, для этого нужен был взвод саперов, ящик взрывчатки или тяжелый автокран и минимум два-три дня работы. Посовещавшись на месте, мы решили найти родителей Г. и составить акт о невозможности вскрытия могилы.

Точного адреса родителей мы не знали, местный житель объяснил зампрокурора (а он нам перевел), что те живут на другом конце деревни и на другом краю ущелья. С трудом форсировав горную речку, мы выехали на узенькую дорогу вдоль нее и метров через двести уперлись в длинную наледь — вода из родника текла на дорогу и, замерзнув, превратилась в каток. Попытавшись перебраться через наледь, я чуть не свалился в речку с обрыва высотой метров пять.

Развернуться было нельзя, и почти в темноте водитель сдавал назад эти самые двести метров круто вниз до русла речки. Мы благоразумно шли следом. Внизу водитель развернулся и переехал речку, оторвав при этом глушитель и запасное колесо. Сразу за руслом начинался крутейший подъем, который шофер привычно преодолел. Мы забрались в машину и отправились восвояси.

Чтобы составить и заверить акт о невозможности вскрытия могилы, нам пришлось возвращаться в Кадабег, куда приехали около 10 часов вечера. Голодные, усталые, замерзшие (за что боролись?!), в прокуратуре составили акт (печатал на машинке я сам) и заверили печатью прокуратуры. Около полуночи мы выехали в Гянджу, отказавшись от предложенного нам застолья: в 3 часа шел поезд на Баку. Ограничились тем, что, уважая гостеприимство хозяев, выпили по сто граммов коньяка и съели по шашлыку.

К поезду (по расписанию) мы успели. Взяли билеты до Баку и узнали, что поезд задерживается на неопределенное время, так как электричество на линии отключено. Наши сопровождающие (жители Гянджи) по очереди свозили нас к себе домой неподалеку от вокзала, где накормили и угостили довольно неплохим коньяком местного производства. Только около 6 часов утра мы сели в поезд и проспали до самого Баку.

Нас встретил Керим и отвез в гостиницу аэропорта: самолет до Новосибирска отправлялся только поздно вечером. Керим устроил нам небольшую экскурсию по Баку — это действительно красивый старинный город, правда в то время довольно захламленный и производивший впечатление большой барахолки — казалось, все торговали везде и всем. Запомнились многоэтажные дома без окон и без дверей, в которых жили беженцы из Нагорного Карабаха, — белье на балконах, трубы от печек-буржуек, множество чумазых детишек.

С билетами на самолет особой проблемы не возникло, но вместо 11 часов вечера мы вылетели в Новосибирск только около трех ночи — рейс несколько раз откладывался. Самолет «ТУ-154» частной кузбасской авиакомпании был битком набит не только пассажирами, но и какими-то коробками, тюками и свертками. Пр илетев в Новосибирск, мы вернулись в зиму — был ясный морозный день. Автобусом приехали в Томск.

Комментировать поведение работников азербайджанской прокуратуры как-то не хочется. Скажу только, что настроение у нас с В.П. было довольно пакостное: нас водили за нос, явно не помышляя о действительной эксгумации. Ладно, хоть посмотрели «заграницу».

Однако наберитесь терпения — до конца «эпопеи» еще далеко…

Так или иначе, вопросы по делу надо было разрешать. Еще раз изучив материалы дела, мы с коллегами убедились, что и данных осмотра места происшествия, и данных вскрытия трупа недостаточно для их решения. Эксперт К., спустя такое длительное время, не мог припомнить необходимых подробностей вскрытия — прежде всего хода переломов костей черепа.

Имея некоторый опыт общения с психологами и психиатрами, я знал, что известны случаи восстановления памяти под гипнозом. Получив консультацию специалистов, мы со следователем В. решились на нетривиальный ход. С согласия эксперта К. (предварительно были получены гарантии полной безопасности опыта) профессор Н.П. Корнетов погрузил его в неглубокий гипноз. Отвечая на составленные нами вопросы, эксперт описал переломы костей черепа словесно и нарисовал их подробную схему. Мы со следователем при опыте не присутствовали. Перед этим эксперт с материалами дела не знакомился. Анализ описания и схемы переломов убедительно совпадал с известными нам данными и существенно дополнял их.

Здесь сразу возникла правовая проблема. УПК РСФСР не предусматривает подобных способов получения доказательств (второго рода), но и не запрещает их. Примет ли следствие и суд наши выводы?

Используя дополнительно полученные данные, мы ответили на вопросы следствия о характере травмы черепа, количестве и последовательности воздействий, но подчеркнули, что наши выводы, основанные на воспоминаниях эксперта, не могут быть категорическими. Дело было передано в областной суд.

Через некоторое время меня вызвали в судебное заседание, где я огласил результаты экспертизы. К моему удивлению, ни у суда, ни у сторон не возникло вопросов по поводу получения дополнительных сведений о характере черепно-мозговой травмы.

Подсудимые продолжали держаться версии, что они играли в убийстве гр-на Г. второстепенную роль. Неожиданно адвокаты подсудимых заявили ходатайство о назначении еще одной экспертизы. По их мнению, потерпевший мог… утонуть! Дело в том, что в протоколе осмотра места происшествия было записано (до сих пор помню его почти дословно): «…голова трупа находится левой щекой в железобетонном желобе, по которому течет вода…, на дне желоба и рядом с ним лежат камни различной формы и размеров…». Ни ширины, ни глубины желоба, ни уровня воды в нем указано не было, как и описания формы и размеров камней.