Юрий Бунин - Записки судебно-медицинского эксперта

Экспертизу трупа Г. произвел эксперт К., стаж работы которого был менее двух лет. Причина смерти Г. казалась, на первый взгляд, достаточно очевидной — грубая деформация костей мозгового и лицевого черепа, открытые переломы костей свода черепа, повреждения оболочек и вещества головного мозга. На трупе было множество повреждений: раны и кровоподтеки на голове и лице, множественные ушибы и ссадины тела и конечностей, двухсторонние переломы ребер.

Описав более-менее подробно наружные повреждения, эксперт К. ограничился упоминанием, что «имеются множественные переломы костей свода и основания черепа» (краткость — сестра таланта?). Схема повреждений — переломов костей черепа (как это полагается) — сделана не была. Не были представлены эксперту материалы дела, в том числе обстоятельства обнаружения трупа и протокол осмотра места происшествия. Помимо всего прочего, на шее трупа была странгуляционная борозда, точнее, борозды, следы неоднократного сдавления шеи петлей — каким-то плотным, не очень толстым шнурком. Однако в протоколе вскрытия следы сдавления шеи описывались путано и не очень понятно. Эксперт не смог толком ответить на вопрос: какое отношение к причине смерти имеет сдавление органов шеи, сделав упор на черепно-мозговую травму.

По возбужденному уголовному делу вскоре были установлены подозреваемые — братья А. и двое их знакомых. Старший из братьев — ветеран афганской войны, младший — студент одного из томских институтов. Их друзья только что демобилизовались из армии после участия в боевых действиях в Чечне. Именно это и обмывала вся «крутая» компания. Были задержаны младший А. и двое его собутыльников. Старший брат вовремя скрылся.

На допросах они показали, что, придя в кафе, решили «снять девочек», но, получив отпор, осердились и устроили драку. Тут вмешался какой-то «старый козел» и надавал им по морде (или по мордам?). Убравшись из кафе, они подождали этого «козла» в машине (принадлежавшей старшему А.) и, когда он вышел, затолкали его в салон, увезли на берег Томи в Лагерном саду, избили и сбросили в ливневый колодец.

Били его несколько часов (всю ночь) кулаками, ногами и всем, что попадалось под руку. Свою жестокость они объяснили тем, что их «обидчик» был «черным» — из лиц кавказской национальности, которых они «мочили в Афгане и в Чечне», причем он еще и сопротивлялся: одному из «героев» сломал нижнюю челюсть, а другому — нос. Позднее, зная, что старшего А. задержать не удалось, подельники стали все валить на него: дескать, бил потерпевшего в основном он, а они просто «наблюдали». Старший А. и предложил сбросить тело Г. в колодец. Был в это время потерпевший жив или мертв, никто из подозреваемых не помнил — были сильно пьяны.

Гр — н Г., уроженец Азербайджана, прожил в Томске более 20 лет, имел высшее техническое образование, семью, детей и пользовался, как говорят, заслуженным авторитетом и на работе, и в азербайджанской диаспоре. Он был человеком не робкого десятка, физически крепким, почему и вмешался в возникший в кафе конфликт.

У следствия возникло множество вопросов: сколько ударов было причинено потерпевшему и чем именно, за какое время до смерти, не был ли он задушен, был ли он жив при сбрасывании в колодец и т. п.? Была назначена повторная комиссионная экспертиза по факту смерти гр-на Г.

Изучая материалы уголовного дела, мы убедились, что достоверно ответить на вопросы постановления просто нельзя — слишком много недоработок допущено и при первичных следственных действиях, и при исследовании трупа Г. Я сообщил об этом следователю областной прокуратуры и рекомендовал эксгумировать труп.

Сразу возникли проблемы: тело Г. после вскрытия увезли на родину, в Азербайджан, и похоронили в одном из самых отдаленных районов, где жили его родители.

Азербайджан в то время уже стал суверенной республикой, и дело приобрело международный оттенок. На всякого рода согласования ушло несколько месяцев, и только в конце января 1997 года я вылетел в Москву, где меня должен был встретить старший прокурор-криминалист областной прокуратуры В.П. Мазур. Будучи в Москве, он через Генеральную прокуратуру России и Министерство иностранных дел согласовал с азербайджанской стороной вопросы, связанные с нашей командировкой. Деньги на поездку выделила азербайджанская диаспора Томска.

В Москве стояла сырая промозглая ветреная погода. Встретившись в Центральном аэровокзале, мы с Мазуром поехали в Генеральную прокуратуру, где оформили необходимые для поездки документы.

Кстати, для въезда в Азербайджан виза в то время не требовалась, но мне нужен был вкладыш в паспорте, подтверждающий, что я гражданин России. В Томске я пришел в паспортный отдел районной милиции, заполнил нужные бланки. Сотрудница отдела взяла мой паспорт и сказала, что вкладыш будет готов через две недели. А мне через два дня уже нужно было лететь в Москву!

— Ничего не могу сделать — слишком много работы, зайдите через две недели, — такой была реакция на мою просьбу ускорить процесс оформления гражданства.

Пришлось позвонить в областную прокуратуру. На другой (!) день мне на работу принесли паспорт со вкладышем. А вы говорите: бюрократизм, бюрократизм…

Помощник генпрокурора посоветовал нам обратиться к представителю республики Азербайджан в МВД России. На следующий день, предварительно созвонившись, в фойе МВД мы встретились с представителем посольства Азербайджана. Он отнесся к нам с пониманием и дал рекомендательные письма в прокуратуру и полицию Баку.

Пора было брать билеты на самолет. В агентстве на Манежной площади мы узнали, что лететь в Баку можно или из Домодедово, или из Шереметьево. Рейс из Домодедово нас не устраивал: самолет прибывал в Баку глубокой ночью. Поэтому мы решили лететь из Шереметьево, хотя билет компании «Трансаэро» даже в туристском классе стоил почти в два раза больше билета «Аэрофлота».

Утром следующего дня мы вылетели в Баку. Впервые в жизни я летел на «Боинге». Ну, ребята, не вдаваясь в подробности, — это сказка! (По тем временам.)

В Баку мы прилетели около полудня. Первое, что меня поразило, — огромное количество чернобрысых громил в камуфляже и с какими-то не нашими автоматами, которые образовали «коридор» по всему рукаву от трапа самолета до таможенного зала аэропорта.

Была одна тонкость — я вез с собой минимальный набор секционных инструментов (ножи, ножницы, пилу, скальпель), совершенно новых, в опечатанных упаковках. Имея опыт провоза подобных «железок», я уложил их на дно своего «дипломата» в тени металлического каркаса и в Москве как-то проскочил рентген-контроль. В Баку нас заставили заполнить таможенные декларации на АЗЕРБАЙДЖАНСКОМ (!) языке. Черт его знает, что там написано и под чем я должен подписаться. Мы подписали эти бумажки, и нас без всякого досмотра пропустили в Баку.