Валерий Бочков - Шесть тонн ванильного мороженого

Все это я слышал не раз, сейчас слушал вполуха, убедительно имитируя диалог то одобрительным, то сочувственным поддакиванием. Если честно, то меня больше занимал ее сюрприз: скорее всего, нечто, начиная с банального галстука и вплоть до эротической самодеятельности с лавандовой свечкой и красно-черным бельем, столь настоятельно рекомендуемых женскими журналами. В этот момент (мы как раз въезжали в горы, радио захрипело и заглохло, хотя это неважно) меня прошиб пот – ну и кретин! – она беременна!

Точно, вот он, сюрприз! Я чуть не врубился в указатель.

Поймите меня правильно, я ничего против детей не имею, просто они не входят в мои планы. Александру-Сашу-Шуру, моего рыжего бесенка, я обожал, как никого. Весьма вероятно, даже любил, материя эта эфемерна – любовь, какая тут может быть определенность?

На самом же деле ее сюрприз оказался куда изощренней, чем я воображал, да и вообще, надо признать, наша мужская фантазия скудна и убога.

И если вас когда-нибудь застигала гроза в открытом («в чистом», как русские выражаются) поле, когда молния с треском разрывает пополам небо прямо над головой и буквально в тот же миг кувалда грома гвоздит вас в самую маковку, наполняя голову тугим гулом, то вы примерно представляете эффект, произведенный ее «сюрпризом».

Тут необходимо замечание: все, что случилось после, происходило в некоем полубреду, словно я соскользнул в какую-то параллельную реальность, один из тех миров, где улыбчивая старушка внезапно трансформируется в упыря, пушистый котенок превращается в чешуистого гада, а ноги врастают в землю и не бегут. Говорю это не для оправдания – для объяснения.

Мы стояли у обрыва и разглядывали океан. Она спросила:

– Как ты относишься к Поланскому?

– Режиссеру?

– Ага, Роману.

– Нормально. В «Пианисте» Броуди слегка переигрывает, но в целом ничего. «Ребенок Роз-Мари» вообще классика.

– Я не про кино.

– Про Менсона, убийство Шарон Тейт? Хелтер-Скелтер?

– Да не, я про ту малолетку.

– Чушь, мамаша сама ее в койку к нему уложила. Голливуд, все средства хороши.

– Средства? А он потом тридцать лет по заграницам прятался.

– Станешь прятаться, если тебя в тюрягу хотят укатать!

– Не трахай малолеток, закон есть закон, правосудие.

– Дичь это, а не правосудие.

Она внимательно посмотрела на меня и спросила:

– А сколько бы ты заплатил бедной несовершеннолетней девочке, чтоб не загреметь в тюрягу?

Мой мозг спутан, похож на лабиринт гулких коридоров, хитрые лестницы и сумрачные ходы, двери, двери. Давайте откроем одну, наугад, ну хоть эту. Там, в невнятном шепоте и прохладной миниатюрности ускользающих пуговиц, завершается упоительный апрель, я даже вижу свое отражение в ее глазах, неясное и выпуклое. От волос пахнет чайным листом, такой свежий, зеленый запах и совсем не подходит к рыжему цвету. Хотя это не тот рыжий – с отливом медной проволоки, что вьется мелким бесом и непременно подается в одном комплекте с россыпью конопушек на плечах и веснушчатым носом. Ее рыжий был сродни локонам-пружинкам златовласых красавиц Боттичелли, помните, «Триумф Весны»?

Я проснулся от запаха ее волос, проснулся рывком, в каком-то первобытном ужасе.

Мне снилось, что я стою на той горе, у самого обрыва, далеко внизу ворчит и ухает прибой. Различаю сквозь шум слабый голос, кто-то меня зовет. Но никак не могу пересилить себя и заглянуть вниз в бездонную пропасть, ведь я панически цепенею от одного вида мойщиков окон, когда эти безумцы беззаботно гуляют по кромке карниза – высота просто парализует меня.

Она (удивительно, не могу называть ее по имени, даже во сне!) возникла за спиной, я просто почувствовал ее присутствие, вдохнул этот свежий запах и тут же проснулся. Сердце колотилось; пялясь в темноту, я быстро провел ладонью по холодным простыням рядом – один, откуда ей взяться. На полу светилась лунная крестовина окна, темные силуэты потеряли знакомые очертания, притаились. Седой полумрак обманчивыми контурами рисовал странные и таинственные формы: спинка кресла мерещилась чьим-то крутым затылком, куртка в углу свернулась, как спящий пес, а волшебно мерцающий изумруд в центре стола был всего лишь бликом на дне пустой бутылки. Я подумал, что теперь уже точно не засну до утра, и тут же заснул снова. Заснул и моментально очутился на том же обрыве (похоже, своим еженощным кошмаром я обеспечен), далеко внизу бил прибой, у Александры были пустые, рыбьи глаза, а за спиной лишь небо и полоска серого океана.

Она произнесла это на удивление просто, двенадцать миллионов, а после добавила:

– Не такие уж большие деньги – двенадцать миллионов. Я могла бы взять и десять, просто двенадцать – моя счастливая цифра.

– Число, – автоматически поправил я, – не цифра.

– Ну тем более.

Она улыбнулась и, сунув кулаки в карманы, повернулась ко мне спиной. Ветер тут же задрал воротник куртки и суетливо затрепал ее волосами. Здесь на обрыве было так ветрено, что, казалось, стоит лишь как следует подпрыгнуть, раскинув руки, и тебя непременно унесет.

Ее деловитая доброжелательность совершенно оглушила меня, поначалу мне почудилось даже, что она шутит.

Чертовы стереотипы! Как всегда, все, что не укладывается в привычные рамки или не соответствует нашим представлениям, моментально загоняет нас в тупик.

Шантажист представляется нам небритым негодяем в перчатках: щурясь от табачного дыма, он кромсает маникюрными ножницами газету, а после, перемазав все вокруг канцелярским клеем и прикусив от усердия язык, составляет неопрятный буквенно-цифровой коллаж, с непременным «а ежели указанная сумма не будет…», ну и так далее, со всеми немыслимыми угрозами. С шантажистом, как правило, не летишь на выходные в Колорадо гонять на горных лыжах, не загораешь нагишом на яхте в районе острова Фиджи, не везешь шантажиста в цветущий каштанами Париж для обновления летнего гардероба, не даришь букетики цветов и прочей ерунды, ведь так?

Так!

И потом – как это могло случиться со мной? Именно со мной? Невероятно удачливым умником, прагматичным, как сто пятьдесят немцев, убежденным холостяком и чертовски обаятельным красавцем? Осторожным и рассудительным!

Ведь в такие истории влипают законченные простофили, всякая голливудская пьянь и наркота! Или это и есть пресловутая «русская судьба», неумолимый рок и проклятье славянской крови? Неужели вся шизоидная достоевщина и гоголевская психопатология оказались правдой и теперь могут вальяжно расположиться в моем мозгу, разъедая и отравляя столь превосходно настроенный инструмент?

Очень хочется кому-нибудь хряснуть по роже или что-то вдрызг расколошматить. Нет, нет, надо взять себя в руки, успокоиться.