Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

Подводная лодка «С-349» выходила из военно-морской базы Лиепая. На поворотном мосту - ровеснике первых российских подлодок как обычно стояло несколько зевак, которых можно было понять. Вид стройного тела субмарины, бесшумно скользящей под электромоторами, завораживал многих. Острый нос с легким шелестом рассекал мутно-зеленую гладь канала военной гавани. Клепаные фермы моста неумолимо надвигались, еще мгновенье, и мы пронесемся под его сводами, оставив за кормой восхищенные лица случайных и неслучайных прохожих. Нас охватит гордость за свое историческое предназначение, но уже несколько мгновений спустя череда команд и сигналов заставит вернуться на бренную землю и окунуться в повседневность. Впереди море!

На сей раз, все протекало несколько иначе. На подходе к мосту раздался всплеск, заставивший всех находившихся на рубке оглянуться. К своему ужасу мы обнаружили, что с кормовой надстройки спрыгнула крыса и теперь отчаянно гребет к берегу. Заметили это и стоявшие на мосту. Их лица выражали искреннее сострадание. Как же, крысы бегут с корабля. Мы со старпомом переглянулись. Воцарилась звенящая тишина, прерванная моей командой: «Товсь правый дизель!»…

Хотите верьте, хотите нет, но это был единственный в моей жизни выход в море, когда не было даже намека на неисправности механизмов, столь частые для пожилой подлодки, а организация потрясла бы любого из проверяющих, находись они в тот день на борту.

АРА

Поход подводного ракетоносца «К-...» с Кубы, где экипаж лодки от души насладился дружелюбием революционного народа и щедростью тропической природы, протекал, в целом, успешно. Все три ракеты, располагавшиеся в громадной рубке «Гольфа», как кличут проект 629 с легкой руки натовских классификаторов, продолжали грозить супостату. А экипаж был уверен, что не пройдет и месяца, как на родном причале в губе Оленьей их встретит комбриг по прозвищу Мишка Квакин. Для тех, кто знаком с Аркадием Гайдаром лишь в силу его родства с пышнотелым теоретиком всенародного обнищания, сообщаю, что Квакин был главным противником Тимура и его команды, а стало быть, таким же олицетворением зла для советских детей, как и «губошлеп Егорка» для подавляющей части российского населения 90-х годов прошлого столетия. Почему наш комбриг Щукин удостоился такого прозвища, никто не знал. Видимо, давно это было. Лично мне его лицо больше всего напоминало популярную тогда игрушку - резиновую морду мужичка, мимика которого приводилась в движение пальцами, вставлявшимися с тыльной стороны. Щукинская мимика была ей подстать, особенно, когда временами он свирепел и, сорвав резким движением позеленевшую и облезшую за долгие годы мореходства каракулевую шапку, начинал ее топтать. В целом мужик он был справедливый, главное - моряк отменный, и тем, кому от него доставалось, в голову бы не пришло на него обидеться. Однако слабости, обостряющиеся с приближением пенсионного возраста, давали о себе знать. Злые языки поговаривали, что комбриг готовится «отступить» с Севера с изрядным количеством казенных материалов, дабы жить припеваючи на любимой даче, что раскинулась на мысе Феолент в далеком Севастополе. Со временем история подтвердила факт убытия в южном направлении четырех контейнеров, но не более того...

В поход на «К-...» комбриг, напряженно ожидавший приказа об увольнении, послал своего заместителя - капитана 1 ранга Бесчинского. Узнав о предстоящем заходе на «остров свободы», Квакин строго-настрого наказал замкомбрига не возвращаться без... говорящего попугая. Разумеется, выполнив задачи боевой службы с присущим бригаде блеском. Бесчинский воспринял приказ начальника как важнейший элемент боевого распоряжения и с первой частью поставленной задачи справился безукоризненно. Кубинские товарищи восприняли просьбу советского военачальника с должным вниманием. И в день убытия на родину на борту появился самый настоящий ара - попугай, считающийся едва ли не самым разговорчивым, после определенной работы, разумеется. Огромная клетка была помещена в центральном посту. Иначе и быть не могло; все понимали, что от попугайского благополучия напрямую зависит их судьба, а кое у кого и карьера.

Первым, кто отнесся к событию критически, стал вестовой Погосян. Правильно оценив обстановку, он догадался, что появление «тезки» чревато дополнительной порцией подначек. Ведь до этого Арой звали только его. Командир лодки Думов, стоически переносивший многомесячное пребывание на борту старшего начальника, да еще такого суетливо-шумного, как Бесчинский, лишь глубоко вздохнул. А затем приказал закрепить клетку в безопасной дальности от командирского кресла. Кто знает, как эти ары качку переносят?

- Ну, ребята, глядеть за птицей в оба глаза, - с видимым нервным возбуждением провозгласил замкомбрига, когда лодка, наконец, погрузилась и удифферентовавшись, неторопливо заскользила своими тремя узлами на встречу с Родиной.- Докладывать о его состоянии каждые полчаса, как об осмотре отсеков!

Попугай перенес суету погружения весьма нервно, видимо, тщетно пытаясь постигнуть неведомый ему язык. Почувствовав смятение птичьей души, известный «душевед» Бесчинский, чьи сочные рулады господствовали в стройном многоголосье ЦП, ласково произнес:

- Не дрейфь, Ара, едрена-лапоть, пообвыкнешь, заговоришь по-нашенски, ой, заговоришь!

Похоже, что, уловив в окончании угрожающие нотки, попугай наконец-то начал осознавать, что влип он капитально. Опустив головенку, он как-то затравленно глянул на замкомбрига...

Две недели плавания прошли без особых эксцессов. Лодка всплывала на вентилирование и выброс мусора с изрядной регулярностью. Кого было нужно благодарить за свежий воздух, вопросов не возникало. А что может быть ценнее воздуха для подводника? Многие стали взирать на Ару с благоговейной почтительностью. Не путайте с Погосяном, которого из-за несоизмеримости его заслуг с попугайскими стали величать просто Вадиком. Одно настораживало - попугай молчал. Замкомбрига начал нервничать более обычного. Последнее не сулило ничего хорошего, принимая во внимание взрывной характер Бесчинского. Во гневе он был страшен...

Особенно доставалось минеру - вахтенному офицеру первой смены. Что и говорить, старший лейтенант Семенов был достоин придирок, но явно не в той форме, в которую их облекал пришлый начальник. Видя, что Ара абсолютно невосприимчив к языку, тот и вовсе перестал сдерживать себя в выражениях. Однако минер оставался столь же бестолков, сколь молчалив Ара. Неизвестно, что бесило замкомбрига больше. Упреждая очередную вспышку гнева, командир робко попытался успокоить начальника:

- Вы же знаете, Михал Петрович, что наш язык не из легких!