Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

Короче говоря, иду я как-то по зимнему Северодвинску, время - глубоко за полночь, из гостей, стало быть, возвращаюсь. Вы же знаете, моряку, а тем более командиру, везде рады. Да и знакомых в мои зрелые годы - минимум полгорода. Вдруг, не сразу и глазам поверил, бредет мой минный офицер (назовем его Сидоров), а впереди на поводке пес не очень-то и породистый. Мне даже обидно стало:

«В таком экипаже служишь, - думаю, - можно и поприличней собаку завести». Тем более, что к минерам я неравнодушен, сам из них вышел. А потом, откуда у него собака? Не на лодке же из Гаджиево приволок? Вижу, заметил Сидоров меня и как-то засмущался.

«Ну,- думаю, - не иначе какая-то тайна», - а ведь известно, что командир это - как духовник на исповеди, и никаких тайн от него быть не может.

- Салют, минерище, ты что это, частным сыском, что ли подрабатываешь по ночам? Или роддом охраняешь?

- Никак нет, товарищ командир. Абсолютно дурацкий случай вышел. Представляете, познакомился в РБН-е с теткой, - минер поймал мой укоризненный взгляд и вовремя поправился:

- Простите, с девушкой. Ну, короче говоря, пошел я ее провожать, а она вона где живет, в Квартале (район новостроек, упоминание которого автоматически удваивает стоимость такси). Пригласила испить кофею. Слово дамы - закон. Вы же меня знаете!

- Конечно, Сидоров, поэтому продолжайте, пока ничего оригинального, - заметил я нарочито официальным тоном.

- Так точно, - отчеканил минер голосом изрядно подмерзшего человека. Ну посидели так мило, коньячком переложили. Все путем, наконец, она и говорит: «Слушай, Петя, поздно тебе уже в казарму возвращаться, оставайся».

- Серьезное предложение, Петя. Насколько я понимаю ты его, собственно, и добивался?

- Ну, в общем-то, да. Но дело все в том, что она попросила собачку вот эту выгулять, пока, мол, постель застелит.

- Понятно, балдахин распустить, благовония воскурить... Короче говоря, валяй, черт с тобой, только чтобы к подъему флага как штык! Понял?

- Понял, товарищ командир, только... забыл я, где дом-то этот. Они здесь все одинаковые.

- Да-а, - сочувственно протянул я, - сразу видно, что не штурман. А собака на что? Тоже не местная, что ли? Домой дороги не знает.

- Да черт ее разберет! Может, не гуляла давно. Третий час меня по району кружит. Уже и колотун прошиб. Мелькнула тут мыслишка, а не послать ли всех к чертям? А потом думаю, а вдруг это у нее - единственное близкое существо. Так что еще похожу немного. Вдруг эта зараза чего вспомнит. Домой, Жучка! Домой!

- Имя-то хоть знаешь?

- Девушки?

- Нет, собаки.

- В том-то и дело, что не спросил. Может, поэтому обиделась и кружит, сука! Простите, товарищ командир, мы уж побежим...

И минный офицер исчез, скрывшись в вихре внезапно налетевшей поземки.

Наутро я с глубоким удовлетворением наблюдал Сидорова в воинском строю и, к счастью, без собаки. Ничего что под его левым глазом заметно выделялся значительных размеров синяк, похоже, что офицер исполнил свой долг подводника-гуманиста до конца. А собака, надо полагать, привела его в нужное место. Судя по выражению его лица, я понял, что рассказывать эту историю можно будет не раньше, чем лет через десять. Мне было нелегко, но я выдержал испытание. Джентльмен должен всегда оставаться джентльменом. Как Сидоров, в свое время. Вспоминая эту историю, я, лишний раз с грустью убеждаюсь, что ни одно доброе дело безнаказанным не остается.

ПИНГВИН

Приехав в Ленинград на командирские классы, капитан-лейтенант Митрохин немедленно развил бурную деятельность. И было из-за чего. Появившись с опозданием, пришлось перегонять лодку с Севера на Балтику в ремонт, он начисто потерял шанс на место в офицерском общежитии. Поэтому радость встречи с однокашниками, многих из которых он не видел с выпуска, была омрачена поисками жилища для собственного семейства, смиренно ожидавшего решения этого важнейшего вопроса современности в далеком Видяево. Им было не привыкать к ожиданию, и они справедливо рассчитывали на остатки совести, которые, несомненно, присутствовали в натуре Митрохина. Хотя, откровенно говоря, годы, проведенные в должности старпома подводной лодки, слегка поколебали эту некогда незыблемую категорию. Все объяснялось просто: старпом, как исполнитель командирской, а, следовательно, чужой воли, был вынужден частенько перекладывать моральную ответственность за сомнительные приказы, а такие, конечно же встречались, на совесть тех, кто их отдавал, сиречь начальников.

«Вот стану командиром, - мечтательно потягиваясь, думал Митрохин, - буду брать всю ответственность на себя. С одной стороны - хорошо быть прикрытым от начальства широкой спиной «кэпа», но, сколько же можно слыть «злобной собакой», чьи «ответственные обязанности несовместимы с частым нахождением на берегу». Как все-таки здорово принимать самостоятельные решения. Для этого люди, собственно, и рвутся к машинным телеграфам, а командирские классы - лишь необходимая ступенька к этой великой цели».

«И совесть будет чиста, как у моего Дениски», - грезил вчерашний старпом, безумно скучая по трехлетнему сынишке, которого боготворил, как продолжателя семейной традиции. Разумеется, двух старших дочерей он также любил, но лишь когда с женским засильем в семье было покончено, Митрохин почувствовал, что чего-то достиг в этой жизни. Да и дед, старый морской офицер, при всей суровости не смог скрыть своей радости:

- Я уж было, подумал, что ты, Мишка, бракодел, да, вижу, ошибался. Наша порода, довел-таки дело до конца! Теперь можно и на покой.

- Мне что ли? - с деланным вызовом спросил Митрохин-средний.

- Не ехидничай, сам знаешь кому. А то жил как на иголках...

Решение квартирного вопроса пришло на первой же неделе, когда разочарование от полученных предложений, замешанное на чувстве растущей вины перед семьей, томящейся на Севере, грозило довести Митрохина до помешательства.

- Не волнуйся, Мишка, есть один вариант, - заверил его надежный, как некогда Аэрофлот, школьный товарищ Коля Спирин, капитан мощнейшего буксира «Капитан Чадаев», стоявшего неподалеку от классов. Главной достопримечательностью судна была удивительная по красоте и функциональности сауна. Она поразила Митрохина полным отсутствием углов, шероховатостей и шляпок гвоздей, не позволявших особенно расслабляться посетителям обычных городских бань. К огромному удовольствию друзей капитана, «Чадаев» продолжал стоять на Неве по единственной причине - начальство никак не могло решить, смогут ли суда «река-море» следовать за чудо-буксиром в битом льду. Построенный недавно в Финляндии он обладал способностью колоть лед толщиной до полутора метров.

- Маша, подбрось-ка нам пивка похолодней! - громко скомандовал Спирин в никуда.