Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

- Есть, Николай Степаныч, - отозвалось зычное контральто, и тотчас в абсолютно ровной переборке предбанника открылось окно, где, как по мановению волшебной палочки, нарисовался поднос с парой запотевшего пива.

- Ну, дела, - завороженно произнесла распаренная митрохинская физиономия, игриво продолжая, - а Машу чего ж не позовешь?

- Боюсь, не пролезет наша Маша в оконце. Габарит не тот, а вот элеватор загубим. Короче, ты, вроде, семейные дела решаешь? Если все еще да, то слушай. Корешок мой по Арктическому училищу Валентин снова на Юг собрался, в Антарктиду почти на год. Интересуется, кому бы квартиру сдать. Трехкомнатную.

- А ты не знаешь кому?

- Съезди, посмотри, может не подойдет. Там особенность имеется.

- Много просит что ли?

- Да нет, еще и доплачивает.

- Разыгрываешь, гадюка! Ты ж мою ситуацию знаешь. Все бросаем, поехали, - вскочив от нетерпения, заголосил Митрохин.

- Не суетись, он тебе сам сейчас все расскажет, - едва успел произнести Спирин, как голос верной Марии, прозвучавший как всегда ниоткуда, доложил о прибытии гостя.

Валентин оказался щупловатым и застенчивым полярником с огромным стажем сидения на льдинах и удаленных станциях. Работу свою он любил и, судя по тому, с какой восторженностью описывал эпизод, как в прошлую антарктическую экспедицию чуть было не сыграл в километровую трещину, получал от происходящего особое наслаждение. Он был одинок, а значит, мог себе это позволить.

- Вы и не представляете себе, как там здорово работается. А как читается Достоевский!

- А одни и те же морды вокруг? - вяло поинтересовался Митрохин.

- Ну, вы же в автономках с этим справляетесь, - под общий хохот парировал Валентин и перешел к главному:

- Если вы согласны, заселяйтесь хоть сегодня, послезавтра я улетаю. Особенность в одном, там остается мой друг. Федя. Не пугайтесь, Михаил, это не человек. Это - пингвин.

Очевидно уловив на лице собеседника облегчение, он добавил:

- Но далеко не простой пингвин.

- Императорский что ли? - проявив неожиданную для старпома дизелюхи эрудицию, выдавил Митрохин, заподозривший неладное.

- Так точно. Рост 120 см, вес 45 кг. Остальное - при встрече...

Встреча состоялась на следующий день в квартире, которой предстояло стать пристанищем для Митрохиных, уже паковавших чемоданы. Слух о чудесном везении их папаши успел просочиться и в далекое Видяево.

В обширной прихожей «сталинского» дома стоял по стойке смирно пингвин с гордо поднятой головой и пристально смотрел Митрохину в глаза, справедливо сознавая, что именно от этого человека будет зависеть его судьба в ближайшие месяцы. Его лапы были обуты в тапочки 46 размера, и он едва заметно покачивался вокруг своей оси.

- Оставляю вам деньги из расчета 120 рублей в месяц на рыбу, - начал свой инструктаж Валентин, - рыба должна быть исключительно свежей, не мороженой. Кроме того, Федора надо хотя бы раз в неделю купать. Не в ванне, это он делает почти сам. Ваше дело только краны открыть. Если нет машины, придется брать такси и на Петропавловку. Тут недалеко. За трояк довезут. Некоторые таксисты его уже знают. И, - он многозначительно хмыкнул, - даже любят. Надеюсь, полюбите и вы.

- А в такси он тоже сам садится? - поинтересовался Митрохин.

- Увы, понадобится ваша помощь, точно так же, как и при расчете.

Митрохин хотел спросить про то, как пингвин одевает тапки, но постеснялся.

«Поживем-увидим!» - резонно заключил он. И они ударили по рукам.

На прощанье Валентин проникновенно воскликнул:

- Не забывайте, пожалуйста, что это мой друг!

Митрохин расценил фразу как предостережение: «Не дай бог с животным что-нибудь случится!»

И в очередной раз задумался, правда, не надолго. Бывалый подводник смекнул, что отступать некуда. Назавтра приезжала семья...

Для справки, в 70-е годы прошлого столетия трехкомнатная квартира в приличном доме стоила примерно 120 рублей в месяц, а жалованье старпома подлодки, обучающегося на офицерских классах в чудесном городе Ленинграде, составляло 400-500 рублей.

Проводив Валентина, Митрохин с легким трепетом вернулся в новое пристанище. Подкрепившись, кто чем, они с Федором разошлись почивать. Каждый со своими мыслями.

Ночью Митрохину снились кошмары. Причиной стала его любознательность. Днем он читал Брэма, чтобы глубже проникнуть в психологию Федора. Сказывалась методичность в подходе к личному составу. Насторожили сведения об истошных криках пингвинов для привлечения самок в начале апреля.

- До апреля еще дожить надо, - оптимистично заключил Митрохин, помня, что на дворе октябрь,- да и вообще, Федор наверняка уже должен был понять, что здесь вряд ли кто откликнется, разве что в зоопарке...

Часа в три ночи Митрохин зачем-то открыл глаза и обомлел. Над ним, склонив голову, стоял пингвин, пристально вглядываясь в его лицо.

- Пошел вон, - смахнув холодный пот со лба, твердо произнес военмор. Федор четко, но неторопливо развернулся на месте и бесшумно поковылял восвояси.

- Ишь подкрался, гад, тапочки тебе, что ли сменить на кожаные? А еще лучше на чугунные.

Сон как рукой сняло.

«А вдруг в следующий раз клюнет или укусит, черт его знает, что у этих пингвинов на уме. Интересно как его воспримут дети?»

В том, что его Татьяна найдет общий язык с животным, он не сомневался.

Дети встретили Федора восторженным визгом. Пожилой пингвин лишь пару раз развел лапами.

- Ну, ты Митрохин даешь, - воскликнула Татьяна. - Куда ж ты нас в следующий раз притащишь? В серпентарий? А в ванне часом пираний не припас?

- Да ладно ты, - отмахнулся невыспавшийся Митрохин, - тихое беззлобное животное, и квартира хоть куда, да еще на таких условиях.

Со временем семья привыкла к Федору настолько, что возникавший временами вопрос «Как жить после возвращения хозяина?»- вызывал в душах домочадцев смятение и растерянность. Только Митрохин так и не смог привыкнуть к загадочному взгляду пингвиньих глаз. Федор будто намеренно изводил перспективного подводника регулярными ночными визитами. Порой становилось настолько жутко, что хотелось растолкать мерно посапывающую рядом супругу и истошно закричать: «Рятуйте!» Однако врожденный такт не позволял офицеру расслабиться. Он начал таять на глазах. Встревоженная Татьяна предлагала ему лучшие куски, которые незамедлительно отклонялись: «Лучшее - детям... и пингвинам!»

Постепенно приоритет перешел к последним. На свежую рыбу и такси уходила большая часть митрохинского жалованья. Он не раз с горечью помянул утраченную в связи с оставлением Севера «полярку» (прогрессивный вид дополнительного денежного довольствия для работающих на Крайнем Севере. В случае отсутствия на Севере более 90 суток накопление начиналось с нуля)