Михаил Боков - Дед [Первый роман о черных копателях России]

Потом возвращались звуки, голоса людей. В худшие дни прикатывал Кузьмич. Но все становилось малозначительным. С Кузьмичом разговор тек задорно, легко. Синее небо улыбалась. Кровь искрилась. Земля радовалась.

Когда на руках у них окажутся два «пульс стара», земля закроется от них. Вот что чувствовал Ганин. И его бесило, что это не понимали все остальные.

– Вот вы где, – Галина Веденеева вышла из-за темного остова танка. От неожиданности Ганин вздрогнул. – Мне сказали ваши, что вы отошли. И я почему-то сразу подумала, что вы здесь. Прощаетесь?

– Можете себе представить? – сказал он. – Суровое сердце мародера дало течь от вида старой железки.

– Не ехидничайте, Ганин.

– А я не ехидничаю. Я стараюсь соответствовать вашим ожиданиям.

– Возьмите, – девушка протянула ему телефон. – Зарядился.

– Спасибо, – он забрал мобильный. – Ну что, вы уже смогли себя настроить? На совместное житье?

Теперь нам неделю жить вместе. Может быть, больше. И вам придется писать о нас хорошо.

– Смогла, – сказала девушка, и пушистые ресницы ее показались Ганину крыльями большой птицы.

Глаза у Гали были не голубые, как в первую встречу, а стальные – серые с отливом серебра. Впрочем, садилось солнце, и, возможно, это оно искажало цвет. Ганин всмотрелся в Галю повнимательнее, а затем без лишних слов притянул к себе и поцеловал.

На самом деле он никогда не сомневался, что нравится ей.

В следующий миг в глазах вспыхнуло. Заходящее солнце раздвоилось, стало больно, и он все понял.

Пощечина.

Телефон ожил от нажатия, мигнул зеленым и показал, что не видит сеть.

– Давай, родной, – попросил Ганин. – Давай.

Он поднял телефон на вытянутую руку и теперь ходил с ним, как какой-нибудь безумный дервиш, который в вытянутой руке видит связь с Создателем.

Там, где сеть неожиданно проявилась в ту ночь, когда они нашли танк, было пусто. Было пусто у своего лагеря и у чужого. Связь не нашлась ни у кромки леса, ни у ржавой брони. Он решил залезть на дерево, чтобы быть выше: к этой тактике прибегали повсеместно – на высоте связь ловилась лучше. Видимо, человеческие усилия, карабкание по ветвям, замаливали ее. Но когда вторая или третья по счету ветка обломилась под ним и он рухнул в пыльную траву, стало ясно, что затею с деревом придется оставить.

– Гад, – сказал Ганин, обращаясь к телефону, лежа на земле. И повторил, чтобы тот понял: – Гад.

Рука его, неловко подвернутая при падении, ныла. Листья над головой шелестели. В самой голове все смешалось в этот длинный и явно не лучший день. Чертыхаясь, Ганин поднялся и побрел, отряхивая пыль со штанин, к своим.

Свои жрали макароны. Как обычно.

– Будешь, Андрюш? – предложил Виктор Сергеевич.

Ганин промолчал. Молча подхватил свой спальник, подхватил рюкзак, закинул его за спину и пошагал из лагеря прочь.

Не пройдя и десяти шагов, он вспомнил. Бросив вещи, развернулся к своим, нашел глазами младшего Солодовникова. Вскинул руку, отдавая Сереге честь:

– Здравия желаю, товарищ младший сержант! Рядовой Ганин к несению службы готов!

От удивления из открытого рта Сереги капнула на землю слюна.

С «пульс старами» их обвели вокруг пальца. Вместо «пульс старов» приехали два помятых американских «Фишера Ф2», с которыми по полям таскался каждый второй любитель. Один из «Фишеров», как выяснилось позже, не смог включиться. Рамку, пинпоинтер и прочие мелочи из списка пожеланий будто вычеркнули.

Из еды приехали макароны «доширак» и тушенка – не двадцать банок, как заказывали, а все сорок. Видимо, тушенку было купить дешевле всего. Приехали сигареты «ГМ», которые в борзой компании Ганина не курил никто. Приехали греча и палка докторской колбасы. И приехала водка – пять бутылок. Коньяка, пятизвездочного, дагестанского, сколько ни искал Серега, обнаружить не смог.

Прожженный политикан Пал Викентьич, предполагая, что от скупых даров его люди поднимут бунт и еще чего доброго разбегутся по лесам (и не будет никакого фильма, а также предполагавшихся вслед за фильмом почестей ему, слуге народа), собственноручно написал записку. В ней он вновь попытался задеть за душу лесных копателей.

«Братцы! – гласило послание. – Родные мои! Земной поклон вам, и простите меня, грешного, ради бога, что не все удалось достать. За техникой надобно ехать в Петербург, быстро решить вопрос не получилось. Но не отступайте! Держитесь! Мое сердце с вами! За нами смотрит Родина!»

– Вот шут гороховый, – не удержался Ганин, который со вчерашнего дня с подельниками не разговаривал. Его подмывало еще сказать: «А ведь я вас предупреждал, ребзя!», но он пересилил себя и промолчал.

Подельники ходили вокруг сваленного в кучу добра и хмурили лица. Хмурыми выглядели и телевизионщики, которым тоже привезли «доширак», воду, спальники и теплые свитера, чтобы только они не умерли от голода и холода и хотя бы кое-как протянули до завершения губернаторской миссии. Но им, в отличие от команды Ганина, водки не перепало.

– Ну не сволочь, а? – резюмировал усатый мужик в очках, главный в телевизионной группе. От стресса он заметно похудел за ночь.

– Что будем делать, мужики? – спросил своих Виктор Сергеевич.

Серега Солодовников, вчерашний энтузиазм которого сменился явным дезертирским настроением, фыркнул:

– Ясно что. Сейчас этим по шеям надаем и в лес.

Расстроенный Серега хотел выместить на ком-нибудь злобу. Несчастная съемочная группа – унылая, с ахами и вздохами разбирающая спальные мешки – была хорошей мишенью. Почувствовав агрессивный Серегин пыл, телевизионщики попятились, скучковались, запричитали как старые бабы.

Виктор Сергеевич вертел в руках один из «Фишеров».

– Такие на барахолке люди задаром отдают, – сказал он и усмехнулся. – Что, Серега, наплевали нам в душу, а?

– Давайте хоть водки выпьем, – предложил Степан. – Нарежем колбасы, попируем напоследок и уйдем.

Все ощутимо нервничали. С шумом выпускали воздух из ноздрей, как молодые быки. Ганин стоял в сторонке, курил и молчал. Степан извлек из ящиков с едой бутылку, поставил кружком алюминиевые кружки – их обычную тару для питья – и стал разливать:

– Давай, ребзя.

Водка была теплой. Солнце еще не разогрелось в полную силу, но уже было ясно, к чему идет дело. Все повторялось: водка, адский солнечный круг, марево, выжженная планета, сомнамбулические подергивания человеческих тел.

Шибануло сразу.

Ганин перевел дух и увидел перед глазами кусок колбасы.

– Заешь, – сказал ему Степан.

Он дернул кусок зубами, как голодный пес. «К черту все. К черту вас всех. Гори огнем эта земля».

– Давай еще! – сказал он.

Ему с готовностью плеснули в кружку.