Михаил Боков - Дед [Первый роман о черных копателях России]

Нациками звали новую поросль неонацистов. Их приводил сюда один интерес – фашистское барахло. Большею частью шла в нацики глупая городская молодежь – у этих, ежели встречали на полях, не грех было и совершить побор: отобрать найденное, растолковать что к чему. Серега Солодовников носил для таких лист наждачки – выдавал хлюпающему расквашенным носом пацану, чье плечо украшала вязь нацистской татуировки, и угрюмо цедил: «Покрасовался? А теперь стирай к чертям собачьим свою красоту». И пацан стирал – куда было деться, когда такой бугай заставил? – с кровью, водя наждачкой, отшелушивал слой кожи. Плакал от унижения и боли.

Но в последнее время – и это заметили, кажется, все, кто обретался в полях, – появились среди нациков люди другого типа: взрослые, прожженные, щеголявшие накачанными телами и опасным прошлым. Они взяли под крыло молодежь, надрессировали ее, сделали злее – и уже то тут, то там ватаги, шедшие в налет на неонацистов, встречали жесткий отпор. Наскакивали на ножи, уходили ни с чем, распоротые, радуясь, что остались живы. Поговаривали у костров, что покровительствуют нацикам темные чиновничьи тузы. А еще говорили, что встречали среди нациков людей привозных, заморских, которые по-русски ни бельмеса, а все больше по-немецки. И вновь, как в 41-м, разлеталась над новгородскими полями немецкая речь.

Последнему Ганин не очень-то верил: единственным иностранцем на полях, какого видел он сам, был вусмерть упитый англичанин. Да и тот приехал случайно, по шальной лавочке, и было ему не до оружия и прочих земных тайн – маялся он от мошкары и плохой водки и все искал транспорт обратно в город. Ганин глянул тогда в его квадратное красное лицо и брезгливо подумал: «Вот ведь! Уроженец империи, родины заводов, газет, пароходов, а такой скот!» И больше иностранцев не видел. Англичанина, по счастью, вскоре увезли – содрав за транспорт втридорога.

Что касается тайных покровителей, то тут дело представлялось более вероятным. Скользкий федерал Соловьев, склонявший Ганина к сотрудничеству, стоял перед глазами как живой. И часто Ганин задавался вопросами: люди со сверхсовременным оборудованием, свободно бороздящие карту, – кто за ними стоит? Кто покупает им дорогие технологичные цацки? Что просит взамен? Соловьев, казалось, воплотил в себе все имеющиеся клише. Серопиджачник с водянистыми глазами. Власть. Паскуда. Червь. И сколько их таких Соловьевых бродит по матушке-земле, нанимая бригады людей и экипируя их по последнему слову взамен на земные дары, оставалось только гадать. Да и был ли Соловьев последним звеном в цепи? Не сидят ли над ним еще покрупнее – лоснящиеся, самодовольные, жирные? Пирамида эта, считал Ганин, могла тянуться высоко: так высоко, что лучше и не знать, где ее вершина.

– И еще одно, – оторвал его от размышлений Виктор Сергеевич. – Не знаю, почудилось или нет, а только, кажись, видел я вместе с бригадой Фоку.

– Да ну? – спросил Ганин и оскалился недобро. – Нашего? Иудушку?

– Так точно.

– Прибился, значит, к лихим людям?

– Прибился. Если глаза мои не попутали.

У костра Солодовников-младший расхваливал Андрюху Ганина перед Галей.

– Ох уж Андрюша у нас и ухарь! Такой ухарь, что даже без упаковки с руками оторвут! Выходит Андрюша в чисто поле и куда ни кинет глаз – там клад. Повернется в лесу, пальчиком покажет – а там танк! Ну, а уж красоты – красоты неземной. Это вам не наше плоскомордие, тута Москва, интеллигенция, кровя: не рожа – а чело, не лапищи – а ручки, пальцы тонкие, длинные – хоть сейчас за пианину.

– Что вы мне его рекламируете? – улыбалась Галя. – Поздно!

Серега возражал:

– Хорошее слово никогда не поздно. Я вам вот что еще скажу…

Подошедший Ганин оборвал его на полуслове:

– Угомонись, Серень. Вставай, дело есть.

На немой вопрос Гали он нахмурился – серьезным видом показал, что дело к Сереге не терпит отлагательств и что все объяснения после.

Серега поднялся, отряхнул брючины. Потянул за собой Степана.

– Подымайся, Степ. Командир зовет к ружью.

Телевизионщики примостились было к ватаге с камерой, но их отогнали. Дали понять – разговор не для лишних ушей. Отошли подальше, посмотрели в синее небушко. Сплюнули, закурили, заложили руки в карманы.

– В общем, так, ребзя, – начал Ганин. – Ночью конкуренты сквозь деревню шли. Виктор Сергеевич их видел. И видел он, что с ними идет Фока наш.

– Если не померещилось, – уточнил Виктор Сергеевич.

Ганин кивнул.

– Поскольку все мы здесь на равных, давайте честным судом решать: что делать? Мое мнение: на людей надо посмотреть, и если там действительно Фока – сделать Фоке атата, чтоб больше неповадно было. Заодно вернем наш «MG», если Фока его еще не загнал. Но есть нюанс. Людей, сказал Виктор Сергеевич, втрое больше нашего. И неизвестно, подтянутся ли еще. Экипированы хорошо, идут целеустремленно. Есть большая вероятность, что атата могут сделать нам самим.

– Это Фока их ведет, гад! – высказал догадку Серега. – Он тот приказ у офицера нашел, он знает про Мыски. И ведет теперь свою шантрапу на свеженькое!

– Тряхануть надо ватагу! – сказал Степан.

– Точно! – поддержал брата Серега. – За шкирку взять Фоку и мордой потыкать в содеянное. А, Степ? Помнишь, как в школе наказывали, если у своих украл? Уведут за теплицу и бьют всем скопом, а старшие смотрят – отгоняют девок, чтоб не лезли.

Солодовниковы загудели. Стали сочинять, как именно приведут Фоку к ответу – взахлеб, с детской радостью смакуя кровавые детали возмездия.

– А я считаю, не надо лезть, – сказал тихо Виктор Сергеевич.

– То есть как… не надо? – Серега как раз показывал, как он будет лупить Фоку – стучал кулаком-дыней в каменную ладонь. – Как не надо? – Кулачище застыл в воздухе.

– Прошлое ворошить ни к чему. Было и сплыло – пусть гуляет Фока. Ему земля вернет, коли выбрал себе такой путь. А нам в это дело лезть не надо – замараемся, затянет. Разве мы за местью сюда шли? Нет. Вот и не нужно искать ее. Дальше двинем, Мыски обойдем. Ловить здесь нечего: пусть ребята роют себе, теряют время.

– Какой-то вы стали, Виктор Сергеевич, осторожный, – съязвил Серега. – Осторожный, да христьянский. Пусть гуляет, да прости-прощай, получил по левой щеке, на те правую еще…

Тот, не желая препираться, отшутился:

– С вами, обалдуями, и в Будду, и в нечистую силу уверуешь.

Ганин глянул на него и вспомнил недавний их разговор: про знаки, про тревожные предчувствия. Виктор Сергеевич поймал его взгляд, догадался, что его гложет, и улыбнулся в ответ. Улыбка эта говорила: так и так, Андрюша, я свое слово сказал, а ты уж теперь сам решай, как хочешь.

У Ганина было мало времени думать над сказанным в то утро. Но остался с тех пор на душе неприятный осадок, скребла тревога. Злился Ганин от этого и нервничал. Было бы время подумать на свежую голову – глядишь, по-другому бы решил, но сейчас, желая опрокинуть все разом, он попер на рожон.