Михаил Боков - Дед [Первый роман о черных копателях России]

– А я думаю так, ребзя, что прав Степа. Идти надо и ватагу ворошить. Мне из-за Фоки чуть срок не дали. Я такое спускать не намерен. И если вы со мной не пойдете, один пойду, а душу из него вытрясу.

– Во! – обрадовался Серега. – Во! Золотая голова! Куда ж ты без нас, родненький? Пойдем мы! Пойдем, конечно!

– Влипнем, Андрей, – сказал Виктор Сергеевич. – Как пить дать влипнем.

– А хоть бы и так, – хохотнул Ганин, обнял Виктора Сергеевича и поцеловал его в лихорадочном каком-то порыве. Умел бы свистеть – и свистнул бы. – Один раз живем, дядя!

Как и большинство темных дел, это порешили делать ночью. День колупались. Отошли подальше от Мысков, чтобы ненароком не наткнуться на ватагу, строили рожи перед камерами, давали интервью. Нашли два патрона, один сапог прохудившийся и две консервные банки. Серега поймал ящерку в рубаху. Выпустил перед Галей – та взвизгнула, огрела тем, что было под рукой. Мотались туда-сюда, изображали деятельность, а у самих глаза так и светились в предвкушении ночного похода.

– Вы чего задумали? – спросила, улучив момент Галя. – Ходите, как яйца крашеные.

И вновь перед Ганиным стал вопрос: соврать или нет? Он смалодушничал.

– Ничего.

Подумал: вернется – все расскажет. А сейчас нечего: еще поругаются, поспорят, ни к чему это. Обхватил руками девичий стан. Подбросил ее, легкую, в воздух. Поцеловал: «Галюшка».

Кажется, помогло. Галя перестала о чем-либо спрашивать, хотя несколько раз, показалось ему, посмотрела как-то особенно пристально. Ганин притворялся дурачком: улыбался во все тридцать два, вытирал пот со лба: «Ох, жарища!»

К трем часам дня время окончательно встало. Осатанев от скуки, повалились в тенек на траву, засунули в рот по тростинке, стали жевать. Серега было вознамерился развернуть игру, но телевизионщики оказались людьми некартежными и от партии отказались. Плюнув и обидевшись, Солодовников-младший уселся тасовать колоду в одиночку.

В бездельном лежании на траве открылся другой подвох – разговоры.

– Андрей, – подступился к Ганину кучерявый Игорь. – Вот вы скажите, чего мы здесь стоим? Вы же сами вчера говорили: в Мысках пусто, ловить нечего. И что же? Вместо того чтобы двигаться дальше, быстрее делать свою работу и возвращаться в город, мы лежим в этом гиблом месте, как пни. За ради чего? В чем смысл?

– Примета, – ответил Ганин, глазом не моргнув. – Вчера ночью звезды встали так, что двигаться сегодня никак нельзя. А тем, кто двинется, каюк: неудача в делах, мины, капканы, может быть, даже смерть. Прав я, Серега?

– А? Что? Прав, прав…

– … чаще звезды стоят хорошо, правильно. Но бывают такие ночи, как вчерашняя, когда все наперекосяк: не звездное небо, а прямо какой-то парад планет. Большая Медведица, видели? И та со своего места ушла. Тут быть провидцем не надо. Все ясно как день: стоп, машина, туши свет, откладывай дела до лучших времен. Потому и стоим. Ждем, что скажет небо сегодня.

Ганин оглянулся. Хорошо, что Галя отошла в лес, а то бы насадили его сейчас вместе со звездами на вертел, да изжарили хорошенько.

– И часто… Часто вы меряете свою деятельность по звездам?

– Чудак-человек! Часто? Всегда! Не умей читать звезд, глядишь, давно пропали бы. Лежали бы наши буйны головушки где-нибудь в поле, обдувал бы их вольный ветер. Но, на счастье, есть у нас Солодовников Серега – главный специалист по звездам, проводник, сталкер.

– Сергей?

– Он самый. Это он с виду такой дурной, а внутри – концентрат народной мудрости, соль земли. Как в сказках, помните? Самый удачливый это всегда Иван-дурак: не потому, что лентяй, а потому, что свое сердце слушает да природу.

– За дурака, Андрюха, – беззлобно отозвался со своего места Серега, – ща в глаз заеду.

– Я образно, Серег, извини. А ты бы это – чем месить карты в одиночку, поделился бы знанием с братией. Рассказал бы, как звезды читаешь, как знаки ищешь…

– Чего? – У Сереги отвалилась челюсть.

– Чего-чего, про звезды, говорю, расскажи им. Ты ж у нас звездочет.

– Расскажите, Сергей, – насели телевизионщики. – А мы снимем.

Голубые глаза Сереги выражали крайнее недоумение. Похожее выражение глаз бывает у малого ребенка. Заберешь у того быстро игрушку – и хлопает ребенок глазами, и никак не может взять в толк: была игрушка, а теперь нету. То же и Серега – пока Ганин покатывался со смеху, телевизионщики быстро приделали камеру, да и сунули ее в лицо – сопит Серега, хлопает глазами, ищет правильный ответ.

– Расскажите, Сергей, как читать звезды.

– Ну, значит, э-э-э… Земля вертится вокруг Солнца…

– Этому знанию вас научили предки?

– Э-э-э… предки.

Но видно и правду говорят: дуракам везет. Спасла Серегу Галя: вынырнула из леса, крикнула всем: «Эй! Идите сюда». В ладонях – горсть черных горошин. Черника.

Позабыв о насущных делах, позабыв о звездном небе, мужчины бросились к ней, грохоча и отталкивая друг друга. Ягод досталось каждому по несколько штук. Катали горошины в пальцах, любовались на свет. Смаковали как редчайший деликатес: раскусывали осторожно, цокали языками, вбирая сок, и жмурились, как отъевшиеся коты.

– Что вы, бешеные! – улыбалась Галя, держа ягоды в раскрытой ладони, отступая перед частоколом клюющих из ладони мужских рук. – Там еще есть, много.

Черничное поле от лагеря – в двух шагах. Но обнаружить его могла только девушка. Мужская оптика настроена на другие дела: где найти оружие, схоронившееся в земле, как поставить недругу фингал под глазом, кто сможет выпить больше. Мужчины и по самому полю могли протопать и не заметить: вокруг – ягодный рай. Отодвигаешь лист папоротника, и не земля – а дремотное черное поле, собирай меня, ешь.

Явились, как на побудку, – кто с чем мог. Притащили кофр от камеры – ягоды собирать. Притащили полиэтиленовую скатерть с цветами – складывать чернику про запас. Но, увидев поле, побросали все и поползли, как младенцы, на четвереньках: что находят, то сразу в рот. Рты черные, глаза масляные – счастье.

Провозились на черничном поле до вечера. Затем уселись все вместе на бревне: блестя глазами, пересказывали кто во что горазд. «А потом я смотрю – и уже есть не могу, и смотреть на нее не могу, проклятую, и такой перед моим носом куст, что хоть помирай, а оборви. И оборвал». – «Что ты! Я уже на боку лежал, живот – вот! – отвалился, и думаю, ни в жизнь больше за ягодой не пойду, а тут она – смотрит на меня, с палец толщиной!» – «Эка завираль! С палец? А может, с кулак?» – «Я те говорю – с палец! Во! С большой! Побожусь те, хошь? Чем побожиться?»

Спорили долго. И кто больше съел, и у кого ягода была крупнее, и кто первый ягоду нашел. Галя отмалчивалась, улыбалась. Потом Серега, попивши чаю, стал демонстративно потягиваться и зевать: