Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— А конечно, — ответил Венька и пошел следом за штурманом в пилотскую.

Штурман угадал: настроение у Веньки после выходного дня было паршивое. Позавчера он ездил к сестрам Емельяновым, жившим в большом доме на Загородном проспекте. У них там была узкая, с высокими потолками комната в коммунальной квартире, и сестры, не особенно куда расхаживая, сидели большую часть времени дома. Венька ехал с надеждой вытащить в кино Верочку, но говорить ему пришлось с Людмилой — тощей девицей, с худым, правильным и, возможно, поэтому непривлекательным лицом. Людмила была старшая, она работала, и комната принадлежала ей, а Верочка, которая училась в институте, обитала там на птичьих правах. Венька недолюбливал Людмилу и мысленно называл ее «шалевкой», побаивался за злой язык; она его тоже не очень жаловала, смотрела иногда с нескрываемым презрением и, когда они, бывало, с Верочкой шли гулять, громко говорила:

— Слышь ты, Венька! Чтоб она к десяти была дома!

Венька делал вид, что не слышит, а Верочка, эта смирная овечка, тонко блеяла:

— Хорошо, Людочка, хорошо…

И когда Венька приехал к сестрам и заговорил с Верочкой о кино, то Людмила, будто муха ее укусила, накинулась на него.

— Знаем мы эти кина! — выкрикнула она довольно зло. — Никуда она не пойдет! Добрые люди днем ходят, а ты заявился чуть что не ночью. Неделю тебя не было и… и на тебе! Явление! — Людмила передохнула, скривила губы и приторно-сладким голосом передразнила Веньку: — Пошли, Верочка, в кино. Какое там кино, к себе уведешь, благо, что квартира отдельная. А она приходит — глазищи синие, круги черные, и утром не добудишься.

Верочка, сидевшая в углу около телевизора, хотела возразить, открыла было рот, но Людмила махнула на нее рукой. Верочка все же промурлыкала что-то тихим голосом, но слова ее утонули: Людмила кричала на всю квартиру.

— Год шатаетесь, — отчитывала она Веньку, — а толку никакого. Надоело! Ты, Венька, парень не промах, закрутил девку… Решайте что-нибудь, а без пользы ходить нечего.

Людмила и Веньке не дала сказать ни слова, а Верочка уже не вмешивалась и сидела с таким видом, будто бы она здесь ни при чем, и только время от времени морщила свой лоб, становясь похожей на старуху. По ее виноватому взгляду Венька понял, что она доверила сестре то, что доверять не следовало. Ему стало тоскливо и подумалось, что на этой «тихоне» он никогда не женится. А Людмила все никак не могла остановиться: она раскраснелась от возмущения и собственных слов и стала вроде бы даже посимпатичнее. Стояла посреди комнаты, руки уперла в тощие бока и, глядя то на сестру, то на Веньку, прорабатывала, можно сказать, по-родственному:

— Вы не маленькие, за это время можно было на что-то и решиться. Скажи мне прямо, — она примолкла на секунду и внимательно поглядела на Веньку, — женишься или нет?

— Прямо сейчас? — уточнил Венька, которому уже надоел такой крик. — А на ком? На тебе или на Верочке?

Он думал, что Людмила завизжит от возмущения, станет ругать его, обзовет дураком, но она спокойно ответила:

— Все равно. Можешь и на мне.

— Как это? — подала голос Верочка. — Ты, Люда…

— Сиди там! — цыкнула на нее Людмила. — С тобой у нас еще будет отдельный разговор.

И улыбнулась Веньке.

Венька засмеялся, а Верочка захныкала.

— Шуток не понимаешь, — пристыдила ее Людмила. — Ну да ладно, поговорили, и хватит. Давайте чай пить.

Венька от чая отказался и ушел, а потом, пока ехал, все ругался: «Тоже мне выискалась Несмеяна под тридцать лет. Она, видите ли, согласна!» Ему вспомнилась Верочка, тихо сидевшая в углу — жаль было, что он не сумел ее вытащить, — он сплюнул от досады и, послав этих сестер подальше, решил забыть их. Но забыть оказалось не просто: весь вечер он думал о том, что сестры живут одни, без родителей, и жить им, наверное, не просто, потому что работает только Людмила. Вспоминая, как Людмила отчитывала его, он соглашался, что она права: встречались они с Верочкой как-то несерьезно. Встречались да и встречались. Веньке было ясно, что Верочка просто дура и будет всю жизнь пробиваться чужим умом, но, думая так, он не чувствовал злости, напротив, становилось жаль и Верочку… И Людмилу было жаль.

Венька не знал, что сестры в тот вечер разругались. Верочка попыталась выяснить точно, сможет ли Людмила выйти замуж за Веньку, и услышала в ответ:

— Была ты дурочкой, дурочкой и останешься.

— Пусть и так, — сказала Верочка, ничуть не обижаясь. — Я еще молодая. Но твои слова ничего не проясняют. Скажи, вышла бы за него? В принципе?

— Как же! — воскликнула Людмила. — Завтра он прибежит сватать.

— Ну а в принципе? — не унималась Верочка, понимавшая свое превосходство перед сестрой. — Мы же год встречаемся.

— В принципе, — перекривила ее Людмила. — Какие там у тебя принципы! Раньше надо было принципы ставить, а теперь думать надо, что делать!

Верочка обиделась, затихла и легла спать, и когда уснула, то ей приснились старый дом, широкий зеленый луг, по которому бегали белые козы. Верочка улыбалась во сне и была счастлива. А Людмила долго не ложилась, ходила из комнаты в кухню и зло стучала дверью, как бы вызывая на поединок какую-нибудь соседку. После все ворочалась в постели и думала о Веньке, в которого влюбилась год назад. Может, и не год, поменьше. Ей было жаль, что она так отчистила его, и, если бы не спавшая в двух шагах Верочка, она бы собралась и поехала к нему. Она не представляла, что скажет, когда переступит порог его квартиры, но уже от одной этой мысли становилось легко на душе; во сне она говорила с Венькой тихо и ласково, целовала его, а после горько и безутешно плакала.

Взлетать должен был Дед, он и порулил со стоянки: перед тем, как стронуть самолет с места, взглянул на механика — тот кивнул, дескать, все в норме; поглядел на Веньку, и Венька доложил:

— Справа свободно!

Но тут в пилотскую зашла Тамара и сказала, что хочет посмотреть взлет.

— В кои веки, — буркнул механик, запирая за нею дверь, и степенно пояснил: — Сколько вас, девок, летает, а никто ничем не интересуется. Никто — ничем, прямо удивление берет. Не представляете, на чем и самолет держится.

— А зачем ей? — удивился Венька и, оглянувшись на Тамару, подмигнул. — Глупости все это. На чем самолет… И на чем же он держится?

— На крыльях, — нарочито серьезным голосом ответил механик.

— Неужто?

— Без крыльев никак нельзя, — подтвердил механик. — Это даже штурман знает.

Штурман или не расслышал «шпильку», или пропустил ее мимо ушей, а Тамара ткнула пальцем в приборную доску и спросила:

— Это что такое симпатичное?

— Горизонт, — ответил Венька и сказал Тамаре: — Ты меньше слушай нашего разумника, проживешь и без этого. Теперь что-то не торопятся развиваться, а если прикинешься слабоумным, то и жить легче.