Карин ван Моурик - Перевод русского. Дневник фройляйн Мюллер — фрау Иванов

Я научилась держать наглое застывшее лицо – мол, ничего не знаю и ваши унизительные штучки мне незнакомы. Но, удивительное дело, мне иногда начинало мерещиться, что мои цели и помыслы действительно нечисты! Что я на самом деле что-то скрываю!

Вырвавшись из круга ловушек и загадок, на которые нет ответа, я возвращаюсь домой, в Германию, и что же? Отдыхаю в знакомой до малейшего штриха обстановке, в окружении всего привычного и логичного? Где там! На меня надвигается стена непонимания и сыплется град новых допросов: что я забыла в этой России и все ли в порядке с моей головой… И я начинаю защищаться, истово отстаивать перед немцами свое желание и право работать с русскими. И тут я тоже должна оправдываться, доказывать, что диалог с ними возможен, необходим! Что русские люди, когда они раскрываются перед тобой, обнаруживают прекрасные душевные качества, верность партнерам, ответственность в обязательствах…

Если только они раскроются.

О, я знаю, какой сухостью, отчужденностью обдает тебя русский, который берет трубку и говорит «але». Немец сразу представляется, а тут – «але». У меня от этого «але» всегда холодок по спине бежит. Но до какой степени преображается человек секунду спустя, услышав твое имя: «О-о-о!!!! Дорогая!!! Рад тебя слышать! Чем могу служить?»…

И хочется возопить: зачем ? К чему все эти вымышленные преграды? Просто для того, чтобы их преодолевать?

Умом Россию не понять – точно. Логика тут не к месту. Нет ее и в том, что, несмотря на весь изощренный бред, с которым я в этой стране сталкивалась, мне здесь… хорошо. Такое чувство, что спешить некуда. Что я – там, где должна быть. Чувство такого душевного покоя я редко испытываю в родной стране, а в России – всегда. По сей день не знаю почему. И если пытаюсь это объяснить – опять выходит нелогично…

Да ну ее, логику.

Баранину я не выношу. И даже дух готовящейся баранины.

А моя неуемная деятельность привела меня в 1989 году в Алма-Ату. Мы составляли некую делегацию, призванную договориться о строительстве в Казахстане специальных защитных бункеров, в которых проводится лучевая терапия. Со мною были швейцарские специалисты: один специалист со своею русской пассией Машей, другой, симпатяга-архитектор, – один себе, и человек из Москвы по имени Сережа. Маша была не особенно хороша собой, но достаточно ловка, чтобы привлекать к себе иностранцев и выжимать из них все, что можно выжать. Она ласково и наставительно делилась со мной способами раскрутить любовника на покупку украшений или квартиры. Я удивлялась безграничности женских возможностей при отсутствии очевидных привлекающих факторов, но, видимо, не внешность творит волшебство.

Высокий чиновник из министерства здравоохранения Казахстана встречал нас с щедростью и радушием. Мы были приглашены не куда-нибудь, а к высокому лицу домой, – и в честь дорогих гостей (нас!) этот добрый человек распорядился зарезать двух баранов…

Мне кажется, ни одно застолье в моей жизни не было столь примечательным: столы ломились от разнообразных блюд – но все они были приготовлены из баранины. Исключение составляли водка и соленые огурцы, к которым я с грустью и припала. Время от времени, взирая голодными глазами на изобилие, я спрашивала Сережу из Москвы, который сидел рядом, что сие блюдо значит. И он снова и снова рассказывал про баранину.

Голодная и расстроенная, служила я переводчиком – что не доставляет мне радости даже в сытости и довольстве.

Затем, отдельным номером программы, был подан деликатес. На середину стола поставили огромный коричневый мешок – это был бараний желудок, начиненный потрохами. Потроха были уложены искусно, и даже кишки были сплетены в косички. Невероятными дипломатическими ухищрениями мне удалось отказаться от блюда, не оскорбив хозяйского радушия. Уф. Я хлопнула водки и съела еще пару огурцов. Явление следующего блюда я восприняла уже со спасительным безразличием – еще бы пару рюмок, и начала бы равнодушно поглощать бараньи кишки. Как вдруг Сережа сообщил мне, что новое блюдо не есть баранина… Что это – конина!

…с каждого угла, где притулился в груде непонятных вещей сломанный стул, с каждого подбитого кувшина, с каждой банки с кистями, с каждой тряпки, вымазанной маслом, можно было писать натюрморт.

Я обрадовалась: «Ах, Kaninchen!» [8] Kaninchen – кролик (нем.). – крольчатину у нас в Германии едят. Не то чтоб это было моей любимой едой, но – сойдет. Боже мой. Ну и кролики у них. Огромные. И не похоже вовсе на крольчатину. Ничего. Съела. Откинулась.

Но нужно переводить. Вот, дамы и господа, несут коронное блюдо – голову барана, которая двое суток томилась в духовке… – Сережа, передай, пожалуйста, огурчик! – Вам, господин архитектор, поручают почетную миссию: резать голову на куски и раздавать гостям с пожеланиями и комментариями. Извольте проникнуться гордостью за доверенное вам проведение ритуала! – Спасибо, Сережа.

Симпатичный швейцарец под одобрительный гул кромсал голову и придумывал эпитафию к каждому куску, а я всю эту чушь переводила. Когда он подцепил вилкой и извлек наружу сморщенный язык, а другой рукой стал его медленно вырезать, то уставился на меня и в глазах его уже заблистали остроумные искорки сочиняемого для меня изречения. В эту секунду я пожалела, что меня вообще когда-то понесло в лингвистику. Вот он, язык , вырезается из бараньей головы, чтоб, насмехаясь надо мной, изобразить из себя символ моего образования, который я должна буду под аплодисменты съесть…

Справляясь с дурнотой и оставаясь на поле боя, я четко по-немецки сказала: «Только попробуй, только осмелься вручить мне сейчас этот язык. Я ни слова больше не переведу и брошу к чертям вашу делегацию!»

Все уже тоже на меня смотрели, и Сережа из Москвы сочувственно улыбался, когда вдруг язык неожиданно достался умнице Маше, любовнице швейцарского специалиста, и, поскольку экспромт архитектора вышел не ахти, все двусмысленно захихикали.

Кулинарную кульминацию – глаза барана – имели право попробовать только гости мужского пола с пальцев женщин-казашек. Тут-то и я посмеялась.

Я проснулась в гостинице с единственной мечтой: о хрустящей булочке с сыром и вареньем с чашечкой горячего кофе – крепкого, черного… Я знала, что такие завтраки здесь не подаются, но воображение разыгралось и стенало. Кофе, кофе! Я быстро собралась к завтраку. Внизу нас уже ожидали радушные люди. Был подан остывший бараний бульон с плавающими в нем островками жира – сказали, прекрасно восстанавливает после пьянки…

А город Алма-Ата мне понравился. Просторно, зелено. С Машей мы побывали в знаменитой бане – в женский день. Баня была великолепная… В круглой зале, под светлым куполом в несколько десятков окон, на беломраморных скамьях, которые также располагались по кругу, сидели в красивых позах чудные, стройные женщины. Они катали по своему гладкому, как мрамор скамеек, телу восковые шары, натирались медом, опускали черные длинные волосы в шайки с горячей водой… Они были так изящны и прекрасны, что я чувствовала себя среди них варваром.