Карин ван Моурик - Перевод русского. Дневник фройляйн Мюллер — фрау Иванов

Девушки отплясывали ламбаду так самозабвенно, словно никаких забастовок, дефицита и кризиса – да что им, красивым, до политики ли…

И ни на один вопрос не находилось ответа, и ни одна моя версия не развивалась логично. Может, это и была история безответная и нелогичная. Но что-то ведь заставило еврейку сберечь нацистское оружие и передать взрослому сыну! Что-то ведь сподвигло и его посвятить жизнь реанимации и спасать пострадавших в шахтах, пусть даже это «что-то» было и неосознанным. Но, может быть, – ниспосланным…

Извините, да мне -то что с этим кинжалом делать? Как, по-вашему, я смогу это вывезти в Германию?!

Так подумала я, сердясь на то, что Даниилу Корнеевичу все же удалось произвести на меня впечатление, и убрала кинжал на дно чемодана.

«В знак того, что между нашими странами не будет войны».

Засело прочно. Превратилось в навязчивую идею, в священную задачу.

Сначала я оставила кинжал у друзей в Москве – привлекла сообщников. Друзья мои были в ужасе и в восторге. Во-первых, они сказали, что у меня не все дома, что кинжал этот отвечает всем требованиям для запрета на вывоз: антисоветчина, оружие, драгоценный металл, антиквариат. А во-вторых, они с жаром и удовольствием вовлеклись в противозаконные штучки, в выполнение моей «священной миссии», и сокрыли кинжал в книжном шкафу, за громоздкими альбомами по искусству.

Через полгода мне представился идеальный случай переправить оружие «на родину», как выразился доктор. В нашем тесном выставочном мире, где представители компаний, выпускающих или продающих медицинскую технику, хорошо друг друга знают, я встретила давнего друга и коллегу Ральфа Кирхнера, который привез на московскую выставку тяжелую артиллерию: молотки, искусственные металлические суставы, пилы для ампутации и разные большие железяки для ортопедии… Кинжал спрятался среди инструментария и спокойно пересек границу. А Ральф таким образом тоже примкнул к сообщникам. Всем, кто был «в деле», нравилась идея донецкого доктора: «В знак того…»

Я тогда не знала, что больше никогда не увижу спасателя шахтеров Даниила Корнеевича. Тайную историю своей мамы и, может быть, свою, он унес с собой в могилу, не доверив никому – кажется, он не был женат и не имел детей… Вспоминая о нем, я всегда невольно думала и про его загадочную историю и принималась распутывать клубок своих предположений и фантазий: как оно там было, как могло быть… Но только сильнее запутывала, поэтому и оставила как есть.

Но «священную задачу» я выполнила и горжусь этим. Вермахтский кинжал живет у меня дома. Поэтому нет войны между нашими странами.

В самом начале восьмидесятых, когда приходилось подрабатывать переводами и преподаванием, у меня был частный ученик, по профессии адвокат, который замыслил путешествие в Россию с целью нажить приключений на свою голову.

К поездке он готовился тщательно, заблаговременно, и изучение языка было частью его плана. Маршрут был довольно типичный: через Финляндию в Ленинград и оттуда – в Москву. С ним должен был отправиться его друг Штэфан, с которым я познакомилась несколько месяцев спустя, сатирик и кабаретист.

Хотя Михаэль был адвокатом, а не артистом, он мог бы запросто выступать дуэтом со Штэфаном – оба они были высокими, крепкими, бородатыми и громкими. Правда, у адвоката борода была буйной, но гладкой, а у сатирика – кучерявой и неухоженной, росла себе во все стороны.

Вместе купили они старенький желтый автобусик «Мерседес» и переоснастили его внутри так, чтобы в нем можно было ночевать. Путешествовать туристом по Советскому Союзу было непростой задачей: маршрут должен был быть четко определен и заявлен и двигаться нужно было только в соответствии с этим маршрутом, отмечаясь в каждом пункте прибытия – строго!

Оба друга были одержимы страстью – шахматами – и играли в приличном клубе, который входил в первую лигу Германии – недурно! Ах, если бы я могла посвящать время таким радостям, как шахматы, эта игра была бы моей!

Так вот, Михаэль и Штэфан задумали посетить в Ленинграде шахматный клуб. Они мечтали сразиться с самим Корчным! Наверное, предвкушали, как ему доложат о прибытии шахматистов из первой лиги Германии – хитрая искорка азарта тотчас вспыхнет в его глазах и он не сможет отказать им в поединке!

Конечно, мы с Митей думали – что бы полезного отправить с этими лохматыми чудиками в Ленинград. Идею подала мама.

Когда-то мой папа заказал для мамы норковую шубу. Мама упиралась и говорила, что у нее есть прекрасная каракулевая (и правда красивая – нежно-коричневая, мелким бесом), но папа мечтал видеть маму в норке – и точка. Мама согласилась. Когда приблизились холода и шуба была почти готова, – папа умер. Мама с тех пор носила только норку, потому что так хотел папа, так что каракулевой пришлось отправиться в кладовку. Мы решили, что эта шуба может стать прекрасным подарком для Ларисы Федоровны, моей свекрови. Шубу завернули в бумагу, уложили в потайные кладовки желтенького автобуса и отправили в Ленинград.

Но кто бы сомневался в том, что этих подозрительных бородатых хиппи в потертом автобусе не обыщут на границе с головы до пят? Шубу сразу нашли – и заставили вписать ее в декларацию. Но все же – слава отважным путешественникам! – по прошествии нескольких дней Михаэль и Штэфан возносили эту шубу на руках на третий этаж дома на Литейном проспекте, где проживала Лариса Федоровна.

Здесь повествование должно сделать ход конем, чтобы читатель смог понять, почему Лариса Федоровна поселилась в этом именитом, окутанном легендами петербургском месте.

Длинный и страшный дом-крепость, протянувшийся на целый квартал, в котором были прописаны мой муж и его родители, подлежал капитальному ремонту. Бывшие графини, растерявшие родственников, переехали с никому не нужными воспоминаниями и пеньюарами в другие коммуналки, а счастливчиков, в семье которых насчитывалось более трех человек, ожидали отдельные квартиры.

Наверное, клуб им представлялся таким местом, где, погрузившись в думу, всегда сидят за шахматными столами гроссмейстеры, один известнее другого, и только удары по кнопке часов вмешиваются в эту торжественную интеллектуальную тишину.

Жилищный комитет был уже к тому времени осведомлен, что Митя женился на иностранке и, по идее, должен вот-вот подать документы на выезд из СССР. И тогда оставшимся двум членам его семьи квартира, естественно, не достанется.

Но время шло, Митя тянул с заявкой на выезд, ожидая новой квартиры, а жилищный комитет не собирался ими разбрасываться. И, покуда длилось это противостояние, все жильцы, кроме Мити и родителей, покинули серый бастион, и в нем стали отключать свет. Но Митя не сдавался. Поскольку бедная Лариса Федоровна, сидя вечером при свече в заброшенном доме (пока муж и сын носились по делам), который, ей грезилось, уже разоряют и рушат, была обуреваема ужасными видениями блокадного прошлого, Митя очень торопился: выяснял, сколько и кому надо дать, чтобы волки были сыты, а овцы остались целы. Потребовалось пятьсот немецких марок и музыкальная аппаратура для автомобиля: магнитофончик с колонками – всего-то!